100 лет со дня рождения Кирилла Вишневского: не стал Почетным гражданином Пензы, но был любимым Учителем
Это не просто ученый и преподаватель, а один из людей, сформировавших культурное пространство города
Самого Кирилла Дмитриевича слово «выдающийся» наверняка покоробило бы. К своим титулам и популярности он относился легко. И нес их хотя и с высоко поднятой головой, но словно бы не замечая, как носят свое величие подлинно великие, а не кажущиеся таковыми. Однако годы, прошедшие с того момента, когда легендарный филолог ушел из жизни, еще очевиднее подчеркнули всю значимость им сделанного и достоинство им прожитого. Сегодня вряд ли кто уже поспорит с тем, что Вишневский не просто ученый и преподаватель, а один из людей, сформировавших культурное пространство Пензы. Об этом в том числе и книга «Человек-радость», которую готовит к выходу типография ПГУ.
Каждый выбирает по себе
Составителем и, конечно, одним из авторов книги стал его друг и соратник доктор философских наук, культуролог Николай Михайлович Инюшкин, собравший под одним переплетом воспоминания учеников профессора Вишневского. Борис Шигин, Геннадий Горланов, Лариса Рассказова, Виктор Малязёв, сам Николай Инюшкин. Уже только эти имена, наверное, лучшая оценка Вишневского-педагога. А есть ведь еще Вишневский филолог, энциклопедист, краевед, театрал.
Обычно воспоминания о людях ушедших вещь достаточно грустная. Но с книгой, которая называется «Человек-радость», такого произойти, конечно, не могло. Чем дальше читаешь ее, тем сильнее ощущение тепла, света и то самое дивное чувство, так тонко и пронзительно выраженное когда-то Жуковским:
«О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были».
Такой же светоносной и поучительной была последняя книга самого Кирилла Вишневского «Пенза и пензяки», вышедшая еще при его жизни, ровно за десять лет до появления сборника его памяти. Жаль, что в силу непозволительно малого тиража в 100 экземпляров (по части умения экономить на хорошем равных нам, по-моему, нет) она, едва появившись, стала библиографической редкостью. Ведь в ней Вишневский не просто рассказывает, а скорее размышляет (почувствуйте разницу!) о родном городе. Кстати, именно в этой книге Кирилл Дмитриевич, на мой взгляд, подвел итог спорам, как все же нам правильно называться: пензяк или пензенец.
«Пензяк – это тот, кто здесь живет. Пензенец – это тот, кто здесь квартирует. Все это не зависит ни от места рождения, ни от возраста, ни от «стажа» проживания на Пензенской земле. Пензяк трепетно любит землю своих предков. Ему бывает грустно, когда исчезают какие-то приметы знакомых улиц… Он болеет душой за то, чтобы «дома» все было благополучно.
… Пензенцу все это абсолютно безразлично.
Пензяк хранит память своих предков.
Когда Юра Седов получил новую квартиру, он со своей старой, где родился, снял дверь и навесил ее на месте новой…
Смешно? Нет. Как говорится, хочется снять шляпу.
Пензенец, конечно, ведь тоже неплохой человек. Но он живет как будто в безвоздушном пространстве. Ему все, как нынче говорят, «до лампочки», кроме одного: «А если мне надо?»
По-моему, все предельно точно. А дальше автор ни на чем не настаивает, и вы уж сами выбирайте, кем вам быть! Как позволяют ваша совесть и родовая память.
Несерьезный мудрец
Почти половина книги «Человек-радость» – подробный рассказ о сделанном Кириллом Дмитриевичем. Герой войны, блистательный ученый, автор книг, преподаватель, воспитавший плеяду достойнейших учеников, краевед, первый редактор Пензенской энциклопедии. Это только то, что на самом виду и, казалось бы, должно быть известно любому пензяку. Да только ведь в каждом из нас наверняка живет хотя бы немного ленивого и нелюбопытного пензенца, а потому напомнить все это совсем нелишне.
И, конечно же, книга хороша тем, что в ней много эпизодов и деталей личностных. Ведь масштаб фигуры Вишневского таков, что интересно не только сделанное, но и как он жил, каким был в общении, почему даже люди, никогда не соприкасавшиеся с педагогическим институтом, далекие от филологии, знали, что есть в Пензе такой профессор Вишневский, и этим гордились.
Авторитет его действительно был практически непререкаем, но держался не на умении делать серьезное лицо. Скорее наоборот. На скучных заседаниях он даже и не утруждал себя таковое делать, а с азартом мастерил бумажных лягушек. Со студентами общался как с равными, ощущая себя едва ли не их ровесником. Но все это не мешало ему, когда дело доходило до принципиальных вопросов, настоять на своем или влепить нерадивому студенту «неуд».
Я должен это узнать
Внешние его легкость, почти небрежность, сочетались с точностью и скрупулезностью во всем, что касалось работы. Редактор литературного журнала «Сура» Борис Шигин вспоминает, как возвращались в одном купе с Кириллом Вишневским и Николаем Инюшкиным из Москвы: «Под коньячок говорили, конечно же, о литературе, о русском языке, о том, как важно в науке дойти до самой сути. Кирилл Дмитриевич тогда работал над комментариями к роману Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Среди непонятных слов оказалось и такое: «апульхара». Что оно означает? Кирилл Дмитриевич очень переживал по поводу того, что не может узнать значения этого слова, и несколько раз возвращался к этому вопросу.
Николай Михайлович Инюшкин пытался успокаивать своего старшего товарища и коллегу. Наконец, Вишневский в отчаянии произнес: «Коля, я же не хвост собачий, а доктор филологических наук! Я должен это узнать».
Эта жажда знаний, юношеское просто любопытство к жизни оставались с ним до самого конца. В главе «Просто о себе и восхищенно о жизни» кандидат педагогических наук Елена Викторова вспоминает, как однажды к ним на кафедру зашел Кирилл Дмитриевич и попросил помочь разобраться с компьютером, тогда они еще только начинали появляться в широком обиходе, и, увидев изумление на ее лице, стал объяснять: «Понимаешь, Лен, всю свою жизнь я привык во всем разбираться. Интересно мне, понимаешь… Я глубоко убежден: чтобы понять что-то, надо это в буквально смысле разобрать, а потом собрать. Прежде всего это касается техники. Первой вещью, которую я разобрал и собрал, а уж только потом стал ею спокойно и уверенно пользоваться, была керосиновая лампа. А дальше, как говорится, на волне прогресса я разбирал все, что появлялось в обиходе: патефон, электрический утюг, телевизор… А первая вещь, которую я разобрал, но не смог собрать, – мобильный телефон. Именно поэтому я им не пользуюсь: я же в нем не разобрался, значит, не понимаю, как он работает. А теперь вот компьютер…»
Не знаю, чем закончилось в итоге их знакомство с компьютером, но подозреваю, что, даже если бы Вишневскому и удалось его разобрать и собрать, подружились бы они вряд ли. Слишком живой он был! Журналист Светлана Февралева рассказывала, что, когда пришла к Кириллу Дмитриевичу накануне его 90-летия, застала юбиляра со старенькими счетами в руках. Он продолжал вычислять формулу золотого сечения для стихотворной речи, ритмического соотношения строк! Во время той встречи на вопрос о любви он ответил: «Гармония – это всегда любовь. Вспомни Сирано де Бержерака, который был некрасив, но пленял красавиц. А почему? Речи его были гармоничны – вот в чем секрет. А если ты хочешь знать о моем отношении к женщинам, то я их очень люблю. Причем часто совершенно бескорыстно. Тем более в моем-то возрасте уж какие корысти могут быть».
И в гуманисты в 45-м
Вот это признание – не про женщин, а про гармонию – мне кажется чрезвычайно важным. Скорее всего, он всю свою жизнь, чем бы ни занимался, искал именно ее. Как и многие из его поколения, те, кто по выражению Давида Самойлова «в сорок первом шли в солдаты и в гуманисты в сорок пятом». И конечно, во многом такое отношение к жизни сформировала именно война. Это пережитое и увиденное там превратило тысячи мальчишек в подлинных гуманистов, сформировав в них особое отношение к жизни, которое потом уже никому не будет дано. Они и жили так жадно, потому что знали другую совсем цену жизни, как будто и за себя, и за всех, кого навсегда оставили там, торопились наверстать все упущенное и ими тоже. И, видимо, давалось им, как в благодарность, какое-то другое время. Иначе ничем невозможно объяснить, как умели они столько всего успевать. Ведь помимо уже выше перечисленного он был коллекционером, театральным критиком, мастером на все руки, любил дружеские посиделки.
«Чем больше думаешь, анализируешь его жизнь, долгую и славную, тем больше понимаешь, что его жизнь похожа на жизнь деятеля эпохи Возрождения – по многогранности своей поразительной», – абсолютно точно сказал про него (а теперь вот с грустью добавляю, что ведь и про себя тоже) Николай Михайлович Инюшкин.
При этом рассказов про войну, как и большинство настоящих фронтовиков, избегал. Если кому изредка и удавалось вывести его на воспоминания, то были они, как правило, самоироничны, порой на грани анекдота. Это не было хулиганством или позерством, ложным скромничаньем. Наоборот, за этим стояло внутреннее глубокое осознание величия совершенного, того, что именно там было сделано главное дело жизни, и страшной цены его. Это и заставляло снижать пафос. «Война – это ведь не подвиги. Подвиг – мгновение. Война – это тяжелый быт, – скажет он однажды. И в этом случае будет совершенно серьезен.
P.S.
Когда готовил материал, расспрашивал разных людей, пытаясь докопаться, как получилось, что имени Кирилла Вишневского нет в числе почетных граждан Пензы? Большинство сходятся в том, что просто не было при его жизни в сфере образования инициативных людей, которые могли бы заняться этим вопросом. А жаль…
Как жаль и того, что у книги про профессора Вишневского все тот же тираж – 100 экземпляров. Она, как и ее герой и автор-составитель, заслуживает гораздо большего. Чтобы даже те, кому не повезло знать ни Кирилла Дмитриевича Вишневского, ни Николая Михайловича Инюшкина, кто не был их современником, могли ее прочесть и вслед за многими произнести «с благодарностию: были».
СПРАВКА «ПП»
Кирилл Дмитриевич Вишневский 18.04.1923 – 29.05.2014. Литературовед, доктор филологических, наук, профессор.
Участник Великой Отечественной войны. Награжден орденом Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Кенигсберга» и др.
Был председателем Пензенского отделения Советского фонда культуры (1988–1990). С 1989 года – профессор кафедры мировой и отечественной культуры ПГПУ. Главный редактор Пензенской энциклопедии, действительный член Международной академии информатизации (1993).
Автор большого числа работ по теории стихосложения, творчеству Пушкина, Лермонтова, Маяковского, публиковался в научных изданиях СССР, Европы, США. Автор книги воспоминаний «Пенза и пензяки».
Автор: Павел ШИШКИН
Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER
