Правда – не товар
В журналистике, как и в любом творчестве, есть нечто сакральноеИменно так я понимал профессию, когда шел работать в газету. Это не ремесло, не источник существования, романтически полагал я, а парение над обыденным, приобщение к высокому.
А потом, углубившись, понял, что это не главное. Что важен процесс. Когда вчера брал интервью у директора большого завода, сегодня месишь грязь на древнем Уазе, пробираясь к дальней ферме, завтра встречаешься с крупным махинатором и глядишь в его невинные голубые глаза...
Моя вселенная
Но основная фишка все-таки в другом. Когда за стол садишься! Сперва оттягиваешь этот момент: не все факты собраны, материал в голове еще не сложился… Но вот наконец сел писать. Наступает время сладких мучений. Не идет начало. Кофе, сигареты, шатание по квартире, лежание на диване, тупое смотрение телевизора…
Ладно, начало потом. Сейчас выпишусь, положу на бумагу, что уже определилось — эти фразы, абзацы, которые сами собой сочинялись, когда трясся на том УАЗе, а потом выслушивал исповедь матерого жулика. И вот пошло! Слово за слово. Каждую фразу проговариваешь (это личное правило: если она трудно произносится, значит, и читать ее будет непросто).
Кому как, но для меня это самый-самый момент. Когда слова легко слагаются во фразы, а предложения – в абзацы. Когда пальцы лихорадочно бегают по клавиатуре, не поспевая за сочиненными пассажами, и ты задыхаешься от счастья, восторгаясь изобретенным только что поворотом сюжета, ходом мысли, метким словом. Это кульминация, ради этого стоит жить.
Но вот поставлена точка. Нет, еще не точка. Бесконечно перечитываешь, вносишь поправки. Сокращаешь. Резать жалко, но надо. В материале не должно быть ничего лишнего. Тот материал хорош, из которого больше ничего нельзя выбросить.
А ночью вдруг проснешься в ужасе и холодном поту: да я же главного не сказал! Это же так очевидно! В итоге – к утру от труда, который вечером казался столь безукоризненным, остается совсем ничего, но рождается нечто новое, еще лучше.
А может, много хуже? Кстати, я не раз ловил себя на мысли, что не могу объективно оценить собственный материал. Мне всегда казалось, что за него могут и похвалить, и поругать. И на то, и на другое были основания.
Потом, когда видишь плод своего труда в газетной полосе, такого драйва уже нет. Ты вышел из этого материала, он теперь не твой, его читают другие, а ты живешь новыми судьбами и в голове иные сюжеты.
Энергетика слова
Мне повезло жить и учиться журналистике в пору ее расцвета, когда была добротная писательская школа, серьезная конкуренция. Когда главным считалось не только собрать и сообщить читателям факты, но и осмыслить их, интерпретировать. И написать приличным русским языком.
В той, дореформенной «Пензенской правде», которой я отдал 10 лет жизни, мы учились у Вениамина Ивановича Лысова, Евгения Большакова, Александра Сазонова, Олега Тельбуха. Сейчас про этих профи мало кто вспоминает, хотя иные, кто и рядом с ними не стоял, выдают себя за классиков.
Если нет чувства слова, внутреннего ощущения, что ты должен и можешь выдать нечто, если нет дерзости, авантюризма, куража и профессионального честолюбия, журналистом ты не станешь. Сколько бы университетов ни кончал. Журналистика – профессия публичная, тут с первых строк, с первых секунд в эфире видно, чего ты стоишь.
Не мной замечено: в газетных строках, так же как и в эфирных материалах, есть энергетика. Нет, не так: если материал пережит автором, если он искренен и написан «на нерве», в нем обязательно присутствует энергетика, которая и определяет читательский интерес.
Можно выложить на полосу кучу фактов, цифр и фамилий, грамотно расставить фразы и акценты… Все это будет правильно с точки зрения морфологии и синтаксиса, но читать это никто, кроме тебя самого, не станет. Процесс творчества иррационален, он правилам не подчиняется, его успех определяется количеством и качеством затраченной нервной энергии.
Бум информашек
По долгу службы ежедневно просматриваю кучу газет, постоянно гляжу телевизор. Хороших изданий по-прежнему мало, как и приличных программ. Иные газеты и не открывал бы – настолько они примитивны. Пара-тройка несвежих, явно переписанных из других изданий информашек, фотография на полполосы с невнятной подписью, занудное, без единого факта эссе редактора на злобу дня, заказной имиджевый материал про некую контору с непременным фото начальника с телефонной трубкой у уха, кроссворд, реклама. Все. Такую газету можно делать одному. До обеда.
Творчество пока слишком трудно возвращается на экран и газетные полосы. Безусловно, есть приятные исключения: много экспериментирует ТВ «Экспресс», программы Павла Прохоренкова информационно насыщенны, умны и оригинальны.
Политическую аналитику можно увидеть только в «Улице Московской», поэтому ее номера расхватывают, как горячие пирожки. Экономику анализирует только Юрий Суслов из «Нашей Пензы». И все. Где профессиональный рассказ об опыте? В экономике, социальной жизни. У нас что, сказать не о чем? А где человек – главная цель всех свершений и преобразований? Почему нет рассказов о людях, их характерах, делах и проблемах?
Копайте глубже!
Наконец, почему нет критики? Агрументированной, с фактами и доказательствами. Ведь это же так интересно!
Интересно, но трудно. Зачем напрягаться? Мне порой кажется, что рыночный рационализм породил и этот журналистский пофигизм. Дескать, гонорар тот же, зато труда сколько. Да еще проблем наживешь с этой критикой.
Это одна причина. А другая и, возможно, главная, в том, что многие коллеги выбрали не ту профессию.
Приходится слышать: мы хотели бы анализировать и критиковать, но нам не дают. Кочкина вон посадили. Пример явно неудачный: Кочкина арестовали не за критику, а по обвинению в вымогательстве. Он ведь взял эти 2 миллиона рублей. Сам приехал к «Современнику», никто его арканом туда не тянул. И сам взял. Своими руками. За это и посадили.
А что касается критических пассажей в его издании – это просто детский лепет, а не критика. Непрофессионально, заданно, походя… Кажется, что единственная цель таких публикаций – постоянно демонстрировать: а я против, а я все равно в оппозиции!
Я тоже был в оппозиции. Но купить меня никто никогда не пытался. «Замочить» пытались. Посадить тоже хотели. Много раз. Если бы совершил преступление – непременно посадили бы.
Безусловно, критика – это дополнительная головная боль. Здесь надо многое знать и уметь. Разбираться в предмете. Владеть информацией. Считать обязательным предоставить слово критикуемому. Разбираться в Гражданском и Уголовном кодексах, чтобы, упаси Боже, не перейти дозволенные границы. Наконец, и это в критике главное, нужно не только отрицать, но и предлагать.
Все, что сейчас я сказал, – это элементарный набор непременных требований к журналисту. Иначе он и не журналист вовсе.
Есть темы, но не те мы?
Мы, старшее поколение, не без основания ностальгируем: уходит профессия, деградирует. Бывало, откроешь газету – там и очерк, и фельетон, и экономический комментарий. Грамотно выстроены фразы, и есть даже некие перлы с претензией на литературу. Теперь – сухая информация. Цифра, факт, фамилия. Дерзать, искать слово, копать глубоко, вскакивать ночью, чтобы записать внезапно пришедшую мысль (подкорка работает в любое время суток, ибо ей дано задание напряженными дневными раздумьями), – а оно нам надо?
Но поглядите: сколько тем! К примеру, простой вопрос: куда поставить машину в центре города? Почему местные власти не думают о парковках, лишь рубят скверы?
И пошла цепочка:
– А почему они рубят скверы? – Чтобы построить очередной торгово-развлекательный центр.
– А не многовато ли их развелось, этих центров? Какие на этот счет есть градостроительные нормы?
– А почему они рубят, не спросив согласия жителей-избирателей?
– А может, тут есть бубновый интерес?
Раскручивай, пиши, приобретай известность! Никто не запрещает. Но нет главного – желания. Куража нет. Нет стремления сделать нечто, о чем бы заговорили. А есть опасение, что кто-то руководящий позвонит редактору…
Зато есть жгучее желание поскорей сдать очередную жеребятину, которую с большим отвращением только что вымучил, выбраться на волю, и – в «Парус», пить пиво!
Пиво раньше тоже пили. И водку. Бывало, помногу пили. Но, протрезвев наутро, не боялись идти на обострения.
Куда уходит правда?
Недавно серьезно простыл, сидел неделю на больничном. Сутками смотрел телевизор, канал «Культура» и еще один, на котором показывают добротные советские фильмы. Отсмотрел не менее двух десятков лент — и сделал совершенно неожиданное открытие. В этих фильмах были совершенно разные сюжеты: про войну, врачей, стройку, про шпионов, про любовь. Но знаете, какая главная идея в каждом из них? Добро и нравственность. В каждом!
Эти фильмы заставляли думать о том, как много в мире хороших людей, и ты обязан быть среди них. Мы, старшие, воспитаны на таких фильмах и книгах, поэтому нам чужда эстетика вороватых прагматиков или тупых Рембо, которые уже полтора десятка лет являются героями эфира. А читать сегодня вообще нечего.
Чего же мы от молодежи требуем? Она питалась тем, чем ее кормили. Больше-то ей ничего не давали. Ее воспитывали в строго заданном направлении. Технология махинаций, техника преступлений, кидалово, откаты, наркотики, сленг, бар, базар… Социальная безысходность.
Идеологии никакой. Ибо национальный лидер считает поиски национальной идеи неким подобием русской народной игры. Так и сказал. А коли он не хочет…
Журналистика прежде была привилегией интеллигентов. Потом и в эту сферу пришли наперсточники, начали скупать СМИ и создавать новые. Из газет стала уходить правда. Точное слово. Яркая фраза. Ушла литература. Мысль. Мораль. Ослаб интеллект.
Остались буковки на бумаге, сложенные так, как хочет хозяин. Многие газеты, телерадиоканалы превратились в сплошную заказуху.
Из прессы постепенно стало уходить дыхание жизни, то дыхание и тайна, чем отличается интеллект. Эта тайна недоступна ни пензенскому скоробогачу, ни московскому олигарху. Они не способны понять, что этого не купишь. Умный и достойный журналист для них всегда будет вещью в себе, недоступной и пугающей.
Рыночный абсолютизм деформировал основные представления о профессии. Понятие нравственности у многих коллег стало умозрительным и условным. Появилась теория о том, что журналистика в рынке ничем не отличается от торговли. Поскольку информация – это тоже товар.
Не товар это. Информация – это правда. Правда не продается. Правда нужна обществу больше, чем хлеб. Не будет правды – кончится и хлеб. В обществе всегда будет дефицит правды, поэтому журналистика – профессия вечная.
И это, если хотите, тост за здравие нашей профессии.
от первого лица
Если нет чувства слова, внутреннего ощущения, что ты должен и можешь выдать нечто, если нет
дерзости, авантюризма, куража и профессионального честолюбия, журналистом ты не станешь.
Мне порой кажется, что рыночный рационализм породил и этот журналистский пофигизм. Дескать, гонорар тот же, зато труда сколько! Да еще проблем наживешь с этой критикой.
Автор: Александр Кислов
Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER
