Разместил в себе космос: в Пензе вспоминают журналиста Юрия Самарина

О Юрии Федоровиче Самарине в журналистской среде ходило много легенд еще при его жизни. Самая романтичная — как он любимую выкрал. Участники этой авантюры в 1970-е работали в газете «Молодой ленинец». От них и пошло. 

Выкрал невесту 

Дело было так. Самарин жил в Пензе, работал в конструкторском бюро на дизельном заводе и там встретил любовь. А был женат, имел сына Федора. 
Избранница его Валечка тоже имела семью, в которой рос сын Сергей. Муж у нее был строгий, мама строгая, все за ней следили, и даже на свидания она ходить не могла.

А тут друг Самарина — Владимир Попов, в просторечии Поп, и фотокор «Молодого ленинца» Володя Зубков решили поехать на Дон, в станицу Казанскую, где открывалась новая газета и позарез нужны были кадры.

Самарин сказал: «Мы с вами»,  подразумевая себя и Валю, которую одну из дома-то не выпускали.



Юрий Федорович тогда не был журналистом, как вы поняли, но, поскольку его отец несколько лет редактировал газету «Пензенская правда», тусовался с редакционным народом, особенно с младоленинцами, а Попа всю жизнь считал самым-самым другом.

Все вместе разработали такую операцию: Валя выходит погулять с сыном, ребята подгоняют такси и увозят ее с ребенком на вокзал, а билеты на Дон уже куплены.

Общаясь недавно с дочкой Юрия Федоровича Раддой, я спросила, знают ли в семье эту историю? Оказалось, что да, но не в такой интерпретации:

— Все-таки был чемодан, — сказала Радда.

Кругосветка 

Кругосветное путешествие — еще одна самаринская легенда, хотя это самая что ни на есть быль. Само слово «кругосветка» — что-то сказочное и несбыточное. И потом: как, когда он смог это совершить? Причем дважды.

А все просто. Мальчик из номенклатурной семьи, будучи беспросветным романтиком, не захотел идти по проторенным дорожкам и предпочел гуманитарному вузу мореходку в Архангельске.

Это и позволило ему (правда, после настоятельных просьб к руководителям института океанологии Академии наук СССР) отправиться в качестве моториста на научном судне «Витязь» в кругосветку.

Позже он написал об этом повесть «Витязь» открывает океан», где демонстрирует безупречный стиль – легкий, ироничный, при этом информационно очень емкий.

«Где бы почитать?» — спросят многие. Да нигде. Книгу с повестью и другими литературными произведениями Самарина издал на свои деньги в 2014 году его друг, поклонник и коллекционер работ Владимир Усейнов. 10 экземпляров...

Повесть украшена чудесными рисунками с натуры.

Плата за свободу? 

Вот удивительное дело: Самарин не оканчивал литинститутов (после мореходки отучился в сельскохозяйственном институте на инженера), но стал первоклассным публицистом и писателем, не поступал в художественные училища, а прославился на весь мир как художник-карикатурист.

Есть еще одна загадка: почему Самарин, вернувшись с Дона, даже не пытался устроиться в областном центре, а всю жизнь мотался по периферии (Камешкир, Сердобский район, Колышлей) и не занимал должности выше заведующего отделом районной газеты.



Может, какие-то глубоко личные причины, может, плата за относительную свободу и право оставаться самим собой. Он ведь был правдолюбцем, говорил и писал, что думал, безо всякой лакировки, искал истину и справедливость.

Да, и в районах на этой почве случались конфликты с начальством, но все же масштаб его личности и обаяние всегда побеждали.

И, кстати, загадка больше не в том, что он предпочитал жить в глубинке, а в том, как умел оставаться «столичным человеком». Это я цитирую художника-карикатуриста с мировым именем Марата Велиахметова, который написал о Самарине в журнале своего сообщества, издающемся в Испании: «Инженер-конструктор, моряк, писатель, художник-карикатурист, живописец, веселый «человечище», певец, аккордеонист, спортсмен, прекрасный рассказчик, живший в провинции, но бывший более столичным человеком, чем многие коренные москвичи или петербуржцы». Сильно!
 
А вот что думал на эту тему Самарин: «В человеке может разместиться космос. Если он, конечно, способен разместить его в себе. Один наш пензенский газетчик гордо сказал: «Меня назвали журналистом года!» Бедняга. А я чувствую себя журналистом второй половины XX века».

 ... и приехал Поп

Дружбу Самарин ценил очень. Но признавался: «Праведники скучны мне. Я с ними не дружил». И это хорошо монтируется с его высказыванием о юности и молодости: «Просто мы не боялись жизни. И пробовали ее на вкус».

Еще как пробовали! Но при всей этой бурности он отдавал приоритет чтению, рисованию и любил работать руками. В повести «Галифе» пишет: «...я в детстве обучился рабочей профессии, в каникулы уходил чернорабочим на железную дорогу, не брезговал никакой грязной работой».

И вот о дружбе... Никогда Юрий Федорович принародно ни на что не жаловался (ну, разве что на общественный строй), не сентиментальничал. А уж их отношения с Попом — это всегда приколы, подтрунивания, выпивания с выходом на творчество а-ля Барков.

А вот в повести «О Попе» есть пронзительный рассказ о времени, когда Самарин с Валей и двумя детьми остались в Камешкире без крыши над головой и самовольно вселились в пустующий дом (ключ им дала его бывшая хозяйка).

Их пытались оттуда выгнать чуть ли не с милицией, они забаррикадировались и находились в полном отчаянии, сидели голодные, не зажигая керосиновой лампы (электричества не было). И вдруг в дверь «поскребся» Поп.

«О! Кто бы знал! Знал бы кто, сколь радостной была наша встреча. Да, в избу вошел Володька, добрый и ласковый дружок, с двумя сумками в руках. В одной были книги, в другой — водка и еда. Мы зажгли свечу, затем еще одну. Теперь мы никого не боялись. Все негодяи мира превратились в ничто, в пыль, в микробов. Единственными людьми на свете теперь были мы, трое взрослых, повеселевший Сережка да еще крохотуля дочка Радда, в розовом коконе, с соской между круглых щек. Мы всю ночь горевали, жалели всех горемык на Руси и говорили то прозой, то стихами о себе, о нас».

Юрий спрашивал друга: «Почему ты вдруг приехал из своего Вадинска?» Тот отвечал: «Почувствовал тревогу». 

И позже Самарин, рассказывая о безвременной смерти пензенского журналиста и писателя Гастева, напишет: «Ему не за что было ухватиться в последний час, кроме брючного ремня. И К НЕМУ НЕ ПРИЕХАЛ ПОП».

Счастливое имя 

Наверное, все пензенские журналисты 1990-х и далее любили и уважали Юрия Федоровича. Ну, те, с кем он выбрал общаться. Признавали его патриархом в своем сообществе. Приезжая в командировки в Колышлей, обязательно заходили к нему в редакцию или домой. Он всех принимал с распростертыми объятиями, мужикам сразу предлагал поесть щей, а потом выпить (у него была такая привычка, а без щей он предпочитал пиво, потому пьяным его никто никогда не видел). 
Свою личную жизнь он не выпячивал. Из образа саркастического и даже чуточку циничного эрудита и интеллектуала не выходил. Однажды, рассказывая о визите к московским друзьям, сам себя охарактеризовал: «Я там часа три такой фейерверк жег – они ахали и теперь еще долго будут пережевывать».

И как же удивительно было слушать рассказы Радды о том, каким нежнейшим он был отцом и дедом, преданнейшим и любящим мужем!



Радда показала письмо отца его другу, писателю и художнику Виктору Сидоренко. Тот намеревался сотворить очерк о Самарине и задавал ему массу вопросов, в частности и о женщинах.

Вот ответ: «Вообще, женщина — это вопрос не ко мне. Пусть порассуждает кто-то другой, а я послушаю и посмеюсь. Я могу говорить о той единственной, что со мною, и без которой все на свете теряет остатки смысла. Для меня счастливое имя – Валентина». И в другом месте — о значимых людях в его жизни: «Валентина — это абсолют».

Страшенная угроза 

— Я росла в любви, на коленях отца: краски, транзистор, запах скипидара и дым его сигарет, — рассказывает Радда. — Он интересовался всем, что нас касалось, и все про нас знал. Например, знал, когда мы полезем в его заветный шкаф, где хранились хорошие сигареты для гостей, шкалики с коньяком, и – главное – подзорная труба с «Витязя»! И что он делал. Подкладывал какую-нибудь красиво разрисованную маленькую коробочку. Мы ее — хвать, открываем, а там засушенный жук или стрекоза, мол, вот вам, юные следопыты!

Но когда дети подрастали, отец становился строже. Главным требованием было чтение книг. Самым важным он считал свое влияние на человека и чтение книг. 
Радда вспоминает о своем договоре с одноклассником, когда проходили творчество Льва Толстого: она читает про мир, а он – про войну, и они пересказывают друг другу. Раскрыв этот «позорный» договор, отец впал в такой гнев, что закричал на дочь и выставил ее из своей комнаты, что было страшенным наказанием. Да, вдогонку крикнул: «Невежду никто никогда не вылечит!» 

Писал Радде, когда она с мужем-военным и сыном Сережей жила в Новосибирске: «Как у тебя, цветочек наш, настроение? Не раскисай, не расслабляйся, на тебе ответственность за сына. Столько молодежи погружается в порок, так трудно уберечь! И поэтому — только книги, только чтение может дать шанс. Я взял бы Сержика года на 3–4 к себе, но только так, чтобы никого он больше не видел. Я даже в лесу, в землянке пожил бы с ним это время и учил бы всему. Но это невозможно, к сожалению».

А что было можно, он делал. Писал внуку смешные письма, рисовал открытки и комиксы. «Сержик, читай «Остров сокровищ», а если приедешь ко мне, не прочитав ничего, я тебя буду уважать только наполовину и не расскажу секрет».




Страшенная угроза — не расскажу секрет! 

Про люк и поезд 

Он царил в доме. Но это шло не от тиранства, а от любви родных к нему. Все домочадцы боялись огорчить, расстроить отца. И только у него было право в любую погоду пройти с улицы прямо в зал и разуваться, сидя на диване.

Любимая Валечка, конечно, имела над ним власть. Например, когда привезенный из Алма-Аты, где, кстати, Юрий родился и провел детство, росточек карагача превратился в дерево и стал разрушать корнями фундамент дома, а верхушкой задевать провода, Валя позвала подруг и они сообща выкорчевали южного гостя. Хозяин был в гневе, выразив его фразой: «В этом доме живет кусок упрямства».

Когда же по решению жены был порешен козел Бегин, срок жизни которого уже зашкаливал, Самарин закрылся на сутки в своем кабинете и ни с кем не разговаривал.

Это самые «страшные» раздоры, которые помнит Радда.

Тут Самарин вроде как ребенок, а взрослая – Валя. Они часто менялись ролями, но обожали друг друга и чувствовали на расстоянии. Однажды, жили тогда в Балтинке Сердобского района, Валя вскочила среди ночи и помчалась на улицу, крикнув: «С Юрой что-то случилось!» И ведь правда. Он, приехав из Пензы на проходящем поезде, шел домой в кромешной тьме и провалился в открытый люк. Валя извлекла его оттуда – в длинном модном плаще и белом шарфе...
Радда говорит, что она и отец тоже чувствовали друг друга на расстоянии. Как-то сильно поспорили, она отправилась в свой Новосибирск и долго домой не писала. И даже не сообщила, что едет в отпуск.

— Поезд останавливается, открывается дверь вагона, и я вижу на перроне отца. «Ты откуда здесь?» — спрашиваю. А он: «Да вот зашел на вокзал газеты в киоске купить».

Завещание

А знаете, как ответил Самарин на вопрос: «Что любишь?» в том «опроснике» Сидоренко? Вот: «Люблю искренне и глубоко всех, кто мне верит слепо и беззаветно. Такие есть: семья, пес Миша, кошка Карла».

...Когда отца не стало, Радда распечатала конверт с надписью типа «вскрыть после моей смерти»: на листе бумаги прежде распоряжений была крупно выведена фраза: «Я завещаю вам любовь».

После девяти дней женщины затеяли в доме ремонт, ведь Юрий Федорович им этого не разрешал, всегда хотел, чтобы все оставалось на своих местах. Так вот он приснился дочери — в трусах и очень злой. Утром Радда сказала:
 
— Рано затеяли ремонт. И работы в доме прекратились.

Об одном своем друге Самарин написал: «Он умер. Но не ушел». Что добавить? Лучше Самарина о Самарине не скажешь. 

Автор: Светлана ФЕВРАЛЕВА

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER