Борис Панкин. Сердобск — Стокгольм — Сердобск

Повидав много городов и стран, он по-прежнему уверен, что именно небольшой городок в Пензенской области сделал его таким как есть

Свободная рубаха навыпуск, легкие летние брюки, туфли — кроссовки. Встретишь на сердобской улице — типичный местный пенсионер, судя же по уверенной осанке, явно «из бывших» — либо военных, либо руководителей. Не пензенское происхождение выдает поначалу только речь — правильная, размеренная, без нашего традиционного протяжного аканья. Легендарный редактор, известный писатель, государственный деятель, дипломат, последний советский министр иностранных дел Борис Дмитриевич Панкин сегодня живет в Стокгольме, частенько бывает и в Москве. Хоть и нечасто, но выбирается порой и в Сердобск. И, подозреваю, дело не только в ностальгии и живущих здесь родственниках, к которым он очень привязан. У каждого из нас есть такие вот сокровенные места, куда приезжаем, когда надо что-то переосмыслить, отмокнуть душой и услышать самого себя. В самом центре Сердобска и встретились за чашкой кофе.

Родные берега

— Борис Дмитриевич, есть в городе место, куда идете в первую очередь?

— Я в Сердобске прожил два с небольшим года. Мы с мамой и младшим братом приехали сюда к родственникам в августе 1941 года. Поселились в маленьком домике на берегу Сердобы, построенном еще моим дедом. Из этого домика я в любую погоду ходил за три с лишним километра в школу. Не самая простая дорога для 10-летнего мальчишки. Был случай, когда на волков наткнулся, но меня это не останавливало. И делать приходилось практически все: копать, сажать, ухаживать за огородом…

У нас были козы, овцы. Потом появилась корова, я помню, как вел ее через гору к нам домой. Чистил хлев, поил, кормил, мне это доставляло удовольствие. Это все и сделало меня в итоге человеком. Я горжусь собой тогдашним. И когда вспоминаю то время, думаю, что это была именно та жизнь, которую бы я хотел прожить все свои годы.

У меня, наверное, импрессионистское отношение к этим местам: я не преуспел в изучении истории Сердобска, краеведении. Я дорожу тем временем, теми местами, которые с детства в моей памяти. Когда я приезжаю сюда, то иду к тому домику на берегу Сердобы (к тому, что от него осталось), слышу те же звуки, чувствую те же запахи и как будто снова оказываюсь там, у себя в детстве.

Сохранился еще, но необитаем дом по Набережному переулку, на горе, где в те военные годы и позже жила моя тетя с дочерьми.

— Письмо вашей двоюродной сестры о жизни в Сердобске, опубликованное в конце 90-х «Московскими новостями», мне видится одним из трогательных документов той эпохи. Это ведь уже не из провинции в столицу, а из провинции в другую страну, в другое время, другое измерение. И еще после прочтения радост­ное и одновременно грустное чувство узнавания человеческих отношений, которые утрачены сегодня. То ли сами боимся пускать людей в душу, то ли они там почему-то не остаются?

— В нашей сердобской семье, я имею в виду нынешние ее поколения, в этом смысле ничего не изменилось. Меня тянет сюда, и здесь меня ждут и опекают, даже больше, чем самих сердобчан. Те же чувства, воспоминания, сантименты. Но я согласен, что в целом в стране в какой-то момент восторжествовал тот верхний но достаточно широкий слой людей, который губит все живое.
Я знаком со шведскими семьями, создавшими «ИКЕА» и «Тетрапак». Люди десятилетия положили, чтобы заработать свои 2–3 миллиарда. У нас же за месяц сколачивали миллиардные состояния буквально из воздуха. Вспомните, до каких дикостей доходили в своих причудах наши новобогатеи. Все это распространилось по стране и на человеческих отношениях тоже сказалось. И не только среди богатых.

Оставаться собой

— Вспоминая советские времена, не перестаю удивляться, как сильно и быстро изменились люди. Но, уйдя от человека советского, человеком европейским мы тоже не стали.

— Это так. Но и на Запад сегодня мы наконец-то смотрим трезвее, чем раньше. Причем в первую очередь – простые люди, в отличие от так называемой прогрессивной интеллигенции, которая проспала целую эпоху и продолжает твердить, что Запад нам поможет. Не поможет. Мой друг — известный российский диссидент Владимир Буковский – как-то сказал, что ЕС – это худший вариант СССР, а Европейская комиссия очень похожа на тогдашнее Политбюро ЦК КПСС. В последнее время все сильнее ощущается, как они попадают под влияние США.
Но поголовно отрицать все положительное, что есть в Европе, а сейчас такая тенденция появляется, тоже нельзя. Это крайность. Наш великий ученый-физиолог Иван Петрович Павлов говорил, что злоупотреблять едой – это животность, невнимание к еде — это неблагоразумие, а истина, как и всюду, лежит посередине. Нас же долго воспитывали, что, мол, середка — это ни то ни се, что-то такое постыдное. А на самом деле она и есть оптимальный вариант.

— Мне кажется, у вас в жизни получалось этот вариант находить. Вы во все времена умудрялись оставаться самим собой, занимая государственные посты, критически смотреть на то, что происходит в стране, дружить с диссидентами, но не уходить при этом в непримиримую оппозицию. Вы единственный из советских послов не поддер­жали ГКЧП, но и в «прорабы перестройки» тоже не пошли.

— Жизнь часто ставила меня перед необходимостью принимать серьезные, судьбоносные решения. И я каждый раз принимал то, которое казалось правильным, невзирая на возможные последствия. У Апдайка в «Кентавре» есть замечательная фраза: «Сделай, что можешь, большего никому не надо». Я так и стараюсь жить.

Очень непростой в этом смысле была работа во Всесоюзном агентстве по авторским правам. Когда оно было создано (после подписания СССР Женевской конвенции), Суслов предложил на должность председателя правления меня, но очень быстро в своем выборе разочаровался. Я считал, что раз подписали конвенцию, то должны ее соблюдать. Советское руководство считало по-другому.

Каждому творческому союзу, каждому научному ведомству дано было поручение составить списки разрешенных к публикации за границей авторов и произведений. И каждый раз я должен был сверяться с этими списками: есть автор в списках — даем добро на публикацию, если нет — не даем. То же самое касалось публикации зарубежных авторов в СССР. Я даже показывать эти списки никому не стал, убрал, образно говоря, в стол, и все. Понятно, что все время из-за этого шло перетягивание каната. А у Брежнева в то время было две группы помощников: одна – ультраортодоксальная, вторая – более либеральная. В первую входил, кстати говоря, Сергей Павлович Трапезников, который в годы войны был в Сердобске главой городской партийной организации.

Сам Леонид Ильич скандалов не любил и, увольняя человека с видного места, предпочитал назначить за границу послом. Когда добрались до меня, ортодоксы, понятно, хотели отправить куда-нибудь в Верхнюю Вольту. Но победила другая сторона, мне позвонил Громыко и предложил на выбор пост посла в Женеве или Стокгольме. Я выбрал Стокгольм.

Шведский дом

— Человек вашего уровня имеет возможность выбирать, где ему жить. И после Швеции были в вашей карьере Прага, Лондон, Москва… Почему для частной жизни вы предпочли все же Стокгольм?

— Это был непростой момент: я, несмотря на государственный пост, находился в оппозиции к политике Ельцина, что ускорило мою отставку. И поначалу мы с женой, пользуясь тем, что у меня накопилось несколько месяцев отпуска, поехали в Стокгольм просто пожить, передохнуть от многолетней гонки. Потом ко мне обратился Егор Яковлев, редактор «Общей газеты», и предложил представлять в этой стране его издание, что я несколько лет и делал, затем такая же просьба возникла у «Российской газеты». Как-то органично все произошло.
В нормальной демократической стране человек должен иметь право жить там, где он захочет. Это потом вдруг снова пошли разговоры, что жить надо только там, где родился. Так мне в этом случае все равно надо жить за границей, в Киргизии, родился то я во Фрунзе.

— Когда читаешь вашу книгу «Шведский дом и его обитатели», обитателям, безусловно, немного завидуешь. И, наверное, немудрено, что «шведский социализм» оказался более жизнеспособным, нежели тот, что строили у нас. Но, в отличие от петровских времен, сегодня мы учиться у шведов не спешим.

— В 1986 году на похороны Улофа Пальме прилетел тогдашний советский премьер-министр Николай Рыжков, и я за эти 3–4 дня объяснил ему суть и преимущества «шведской модели», познакомил с ее энтузиастами. Договорились провести большой «круглый стол» по ее изучению. Сопредседателями стали сам Рыжков и премьер-министр Швеции Ингвар Карлссон.
В Стокгольм перенимать опыт приезжали целые делегации, в том числе парламентские. «Пока мы тут дискутируем и спорим, что такое социализм, шведы взяли и построили его таким, что и нам бы не помешал», – оценил увиденное Чингиз Айтматов. А потом восторгавшийся этой моделью Бурбулис, будучи уже заместителем председателя Правительства РФ, сменил убеждения и взял курс на модель либеральную. И все пошло другим путем.

Сейчас говорят, что, мол, его купили американцы. Нет, конечно. Ни его, ни Гайдара никто не покупал. Нам вообще надо поменьше объяснять происходящее такими вот якобы подкупами и «покупками». У нас собственной глупости достаточно для того, чтобы нас никто не покупал. Тот же Егор Гайдар, поверьте мне, был человек честный, убежденный, но по природе своей экстремист, а Бурбулис и того больше!

— Мы живем сегодня в не очень литературной и давно уже не самой читающей в мире стране. Вы же продолжаете писать книги. Кому и куда все это пишется?

— Все мои книги адресованы широкому кругу читателей. В 1982 году я получил Государственную премию СССР за сборник моих литературно-критических статей. Это был первый месяц моей работы послом в Швеции, а статьи посвящены творчеству писателей, стоявших, что называется, «на грани»: Абрамову, Трифонову, Айтматову, Шукшину, Гранину, Симонову, Мустай Кариму, Рощину, Розову… Появляясь в газете, статьи собирали большую, очень интересную, не по времени острую почту.
С книгами моими получается та же самая история. Всегда находится читатель-друг, умный и глубокий. Для него и пишу. Другое дело, что читают сейчас гораздо меньше. Когда в 1992 году издательство «Совершенно секретно» издало мою книгу «100 оборванных дней», то в России она вышла тиражом 50 тысяч, и несмотря на такой тираж, я не смог в Москве найти и купить себе экземпляр. Понятно, сегодня таких тиражей уже нет. Но есть еще аудитория, которая читает мои книги в Интернете. Надо сеять разумное, доброе, вечное, насколько ты в силах это делать, и обязательно найдутся те, кто соберет урожай.

СПРАВКА ПП

Борис Дмитриевич Панкин. Родился в 1931 году. Окончил факультет журналистики МГУ. 20 лет в «Комсомольской правде». В 1965—1973 гг. — ее главный редактор. В 1973—1982 гг. — председатель правления ВААП. Затем чрезвычайный и полномочный посол СССР в Швеции, Чехословакии. Август-ноябрь 1991-го — министр иностранных дел СССР.

С ноября 1991 по сентябрь 1994 года — посол СССР, затем РФ в Великобритании. Позднее — политический обозреватель «Общей газеты», «Российской газеты», журналов «Новое время», «Миграция 21 век» в Стокгольме. Наряду с Госпремией (1982) лауреат премий Ленинского комсомола, Союза журналистов СССР и России, Всероссийской премии «Элита», премии международного Пен-клуба и других.

Член Союза писателей Москвы, казахской секции международного Пен-клуба.

Автор: Павел ШИШКИН

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER