Московский журнал напечатал страшную историю выжившего в лагерях пензенца

Наш земляк Сергей Сергеев, который был репрессирован и на себе испытал ужасы лагерей, описал все, не смягчая красок.

Прощай, счастье!

Рукопись стала достоянием широкой общественности уже после смерти автора. В одном из последних номеров столичного литературного журнала «Звезда» была опубликована подборка материалов к 100-летию Александра Солженицына. В нее вошли и мемуары «В паутине» уроженца села Сосновка Бековского района.

Скромного инженера путей арестовали прямо накануне свадьбы — по 58-й статье, по сфабрикованному обвинению в антисоветской деятельности и заговоре.  

Он, не зная за собой никакой вины, до последнего надеялся, что там, наверху, во всем разберутся. Но государственной машине не было никакого дела до маленького человека, попавшего в нее, как зернышко в жернова.  Сергеев еще верил, что его с извинениями выпустят на свободу, а невеста Лиля отреклась от жениха, не желая иметь ничего общего с «врагом народа».

Тем временем из него пытались выбить признание в несуществующем преступлении. 

«Смутно помню, как валялся, тяжело избитый, с расквашенным носом и кровоподтеками по всему телу. Сквозь шум в ушах до меня, как сквозь вату, глухо донеслось: «Поганая сволочь, оближи с моих сапог свою свиную кровь».

Сергеев вспоминал, как вместе с другими арестантами в грязном вагоне, в страшной тесноте, ехал к месту своего заключения. 

«Горячая пища в нашем поезде считалась роскошью и излишеством. Раз в сутки нам в вагон, прямо на грязный пол, рядом с «парашей», бросали двухфунтовые пайки хлеба и по две селедки на каждого. После такой еды одолевала жажда. Охранники не находили нужным обременять себя разносом воды, и мы вынуждены были сосать сосульки, которыми был украшен потолок, и из щелей стен вылизывать пушистые пряди выступающего белого инея — как скот, а пожалуй, и хуже». 

Голодный режим

На положении  скота были политзаключенные и в Унжлаге (Нижегородская область). 

«За неимением тарелки я воспользовался шапкой, в которую одновременно плеснули и первое, и второе. Как и все, ел без ложки, по-собачьи».
Позже сосновца перевели в другой лагерь, в суровый Красноярский край. Там условия были еще тяжелее. Он серьезно заболел и наверняка бы умер, но судьба послала ему в помощь земляка. 

«Я не выдержал голодного режима и свалился. Посинели пальцы и ногти. Появились ост­рые боли в суставах рук и ног. Навалился туберкулез легких, а цинга и ревматизм ему помогли... Я весь горел от жара, появилось кровохарканье… От меня, я чувствовал, шел дурной запах. Я ли не живой труп?»

Спасся благодаря земляку

Однажды в полузабытьи Сергеев услышал в гуле голосов один, показавшийся ему знакомым, — с пензенским певучим говорком. Собрав силы, он закричал: «Сосновка! Буланов!»

Немного погодя больной услышал мягкое шарканье лаптей возле нар. Тот самый Буланов подошел, чтобы узнать, кто его звал. Односельчанин Василий тоже был осужден по политической статье и работал фельд­шером в лагере. 

Буланов, с трудом узнав земляка, похлопотал, чтобы Сергеева забрали в больницу.  

Едва тот поправился, его снова отрядили на тяжелые работы. Там же, в лагере, встретил он известие о начале Великой Отечественной войны. 

Срок кончился

«В нашем же существовании ничего не изменилось — мы всё так же работали от зари до зари при всё более и более скудном питании и с волнением слушали сводки Совинформбюро», — вспоминает Сергеев.  

Ему, как и многим другим товарищам по несчастью, было непонятно: почему хотя бы сейчас их не выпустят на свободу? Они могли бы пригодиться на фронте. А тем временем в лагере начали появляться новые заключенные – солдаты, которые попали в фашистский плен, но смогли из него вырваться. У властей возникли подозрения: никак договорились с фрицами? Из одного заключения они попадали в другое — в систему ГУЛАГа. 

В 1944 году закончился срок заключения жителя Сосновки.  

«Со дня ареста миновало две тысячи пятьсот пятьдесят шесть дней. Семилетнее испытание в кромешном аду на морозоустойчивость, неподатливость, несгибаемость, выносливость, прочность, сопротивляемость, стойкость и крепость мной выдержано. Позади остались унженский лесоповал и норильская каторга. Нелегкие университеты».

Нельзя домой 

И вот долгожданное утро освобождения. 

«Я по-детски радовался и по наивности считал, что не позже как завтра направлюсь в Пензенскую область, в родную деревню – к маме и брату».
Но в справке значилось: «Следует к избранному месту жительства – Норильск». Система не давала ему далеко уехать от места заключения.  
Тяга к родным местам оказалась сильнее страха, и Сергеев самовольно покинул северный край. 

«Поле, лес, овраги, река Хопер, да и небо — все мне родное. Кто бы знал, как радостно и в то же время почему-то тревожно прыгало сердце в груди! Ни о тюрьме, ни о лагерях, угрожавших смертью, ни о «волчьем» паспорте я не думал сейчас».

Короткое свидание с родными обернулось разочарованием. Дома оставаться было нельзя. Прознай про него власти — тут же отправили бы к месту прикрепления. Прятаться и быть обузой родным, навлекая на них неприятности, Сергеев не хотел.  

Скитания

Годы скитаний по стране. Отсутствие стабильной работы (как только на службе требовали справку о прописке, Сергеев увольнялся).
И даже спустя много лет, когда его реабилитировали, органы к нему еще долго относились с недоверием. Необходимость вечно быть в тени и оправдываться изматывала его. 

Он взялся за мемуары именно потому, что хотел, чтобы все узнали, как машина репрессий катком прокатилась по судьбам. «Один день Ивана Денисовича» Солженицына казался ему недостаточно «жестким». 

Можно себе представить, что чувствовал человек, который страстно хотел, чтобы его книга увидела свет, и в то же время опасался этого.
По воспоминаниям родственников, в конце земного пути ему, сгорающему от рака, в полузабытьи все чудился топот сапог на лестнице. Казалось, что сейчас в дом вломятся молодчики в фуражках с красным околышем, перевернут все вверх дном, найдут рукопись «В паутине» и затолкают его в «черный воронок». Он не боялся тюрьмы, но его приводило в отчаяние отсутствие зубов и невозможность спастись там сухарями…

Несколько десятилетий отделяют нас от того времени, когда по ложному доносу можно было угодить в тюрьму на десять лет. 
Выжить в лагере уже было равносильно подвигу. Но еще сложнее — не потерять веру в справедливость. Сергеев верил: люди узнают правду. Так и вышло.  

И все-таки — в печать! 

Две части мемуаров — о жизни в лагере и после — хранились у родных автора по отдельности и объединились в руках краеведа, историка, ученого секретаря областной библиотеки им. Лермонтова Дмитрия Мурашова.

И он дал им ход. Фрагменты автобиографии были опубликованы в районной газете «Беков­ский вестник». 

Позже Дмитрий Юрьевич вышел на редколлегию толстого журнала «Звезда» и получил добро на публикацию. Недавно в Бековском районе в ДК прошла презентация мемуаров Сергея Сергеева.

Дмитрий Мурашов привез видеобращение племянника автора — слепого профессора из Иванова. Тот знал дядину историю и всю жизнь считал его примером для подражания. Он и сам смог выстоять под ударами судьбы: потерял зрение в 10 лет, но это не помешало ему окончить МГУ. 

Автор: Дина ВЕТРОВА

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER