Фронт глазами солдата

Родные ветерана Великой Отечественной войны Бориса Эйдлина записали его воспоминания

Эвакуация

«Началась война», — сказала мама, вернувшись с базара.

Мы жили в 430 км от границы, в белорусском Жлобине. В ночь на 24 июня я проснулся от того, что в руках битые стекла — в 50 метрах от дома разорвались бомбы. Хорошо, что накануне я в огороде вырыл  траншею.

Немцы стояли уже в пяти километрах. Покинули город: беременная мама с двумя дочерьми и я с корзиной сала. Пешком перебрались через Днепр и пришли в Салтановку, где работал папа. 

На Днепре немцы задержались на шесть недель. Мы уехали оттуда 8 августа. Накануне пытались забрать с собой больного дядю Лейвика с семьей. Но там все переругались и не поехали с нами. Позже их расстреляли.  

18 августа в дороге у меня родился братик. Мама родила Гришу за 15 минут. Рядом висели чьи-то часы, и родные запомнили время.

Первые бои

В армию призвали 3 января 1943 года (до этого работал на заводе). Отправили в училище самоходной артиллерии, где готовили офицеров — командиров самоходок. 

В декабре 1944 года началось наступление — на Казатин, на Брусилов. Это самые первые бои, в которых я участвовал. 

В январе мы взяли Проскуров — без единого выстрела, немцы еле убежали. Захватили теплые еще танки. Один из них — Т-4. Стали лазить по этому танку. Когда командир батареи полез, повернулась башня (была не закреплена) и его задавило. Это было первое горе у нас в Проскурове. Заняли с радостью, а ушли с горем. 

Госпиталь

Поднимались по склону, наш танк опрокинулся вверх гусеницами. Я — под ним. Механик выскочил из люка: «Командир погиб!» А я в ответ: «Костя, вытаскивай!» Спасло то, что земля была мерзлая, люк открыт, а я находился на своем командирском месте. Танк уперся люком в землю, и  оставалось свободное пространство, меня прижало, но не изуродовало. Отправили в полевой госпиталь.

Через какое-то время я и еще несколько ребят выпросили у нянечек одежду и ушли самовольно, не долечившись. 

В шаге от смерти

Вместо меня был уже другой командир танка, и я попал пассажиром в экипаж Петьки Хохлова. Получили приказ к наступлению. Как сейчас помню, лежу на жалюзи и вижу: вдалеке движение. Бинокля нет. Побежал к другому танку, взял бинокль, а в это время болванка попала в наш танк. Я откатился назад… 

Петька выскочил обгоревший, водитель — тоже, наводчику оторвало ногу. Рядом еще один танк загорелся. И мы пошли пешком. Наводчика положили на полушубок, тянем. Фамилия его была Попович, парнишка крепкий, сильный. Сидит на полушубке с перетянутой ногой, бледный. Умер  у нас на руках от болевого шока. Если бы мы догадались дать ему спирта (у док­тора был), он бы жив остался. Это я запомнил на всю жизнь. 

Замерзший танк

Зимой, когда проходили по Польше, вброд переезжали небольшую речушку. Вдруг у механика соскочила нога, гусеница буксанула. Танк остался в болоте. К счастью, на берегу был домик, и мы остановились у гостеприимного крестьянина, пытаясь вызволить замерзший танк. Десять танков пробовали тащить его, но из-за льда сцепки с землей не было, застрявший — ни с места. 

Танк начало заливать водой. Я множество раз залезал по грудь в ледяную воду, чтобы завести его. Отдохнешь, стакан спирта выпьешь — и опять. И хоть бы насморк у меня какой был после! Так к утру и бросили нас, уехали наступать дальше, а мы остались ждать. 

Потом эвакоотряд пришел, обмотали танк тросами, сверху придавили. Мороз усилился. Залили водой и 32-блочным полиспастом вытащили. Танк однобоко пошел — вынуждены были сдать его на сборный пункт аварийных машин.

В Германии

Наша часть уже ушла глубоко в Германию. Приехала за нами машина и увезла в воинскую часть. В то время не хватало командиров: и танки оставались без командиров, и командиры без танков. Ну и мне доверили другой танк на шасси «Иосиф Сталин» — это тяжелая самоходная артиллерия.

Перед Берлином надо было форсировать Шпрее. А реки мы форсировали по-разному. Если по дну можно было пройти, то нас мало интересовала глубина, потому что мы наставляли на всасывающую трубу дополнительную длинную трубу (3–5 метров) и по дну на хорошей скорости форсировали.

Вот стоим мы у берега Шпрее. Рядом молодой генерал, высокий, стройный, с усиками. Я перед ним шибздик какой-то. Рассуждаем: как же нам форсировать, в каком месте. Я посмотрел и говорю: «Дно-то здесь должно быть песчаное или супесчаное. Давайте сейчас поставим трубу и так пойдем». Генерал стоит: «Каждый полу… дает мне указания, как двигаться». Ну, я, естественно, тут же сел, и мы с ходу переправились. Прихожу, ребятам говорю: «Вот видите, я даже не дорос до полного идиота». 

На автомобиле по Берлину

Поехали на сборный пункт аварийных машин, сдали свой танк, потому что фаустпатрон попал нам в пушку. Дальше поехали на легковушке. На следующий день остановились в полуразбитом доме, пообедали. Легли отдыхать. Входит начальник штаба полка: «Эйдлин, встаньте. Убило командира танка, принимай». 

Снайперы кругом бьют. Я дополз и сзади залез на танк, прямо свалился в башню, а там один заряжающий, старик, плачет по командиру. «А где остальные?» – «В подвале!»

Выползаю обратно — в этот подвал, нашел их, укомплектовались и начали двигаться по Берлину. 

Конец войны

Остановили нас у Силезских ворот. Там тоннель, а сверху — автобан. И нас поставили в этот тоннель на случай, если оттуда хлынут немцы. Мы пушки зарядили, ждем. 

В третьем часу ночи кричат: «Вставай скорее!» Оказывается, полна улица гражданских немцев: кто с тележкой, кто с чемоданом. Они мне кричат: «Криг капут!» («Война кончилась!»). Я кричу: «Цурюк!» («Назад!»). Они не слушают, идут. 

В седьмом часу получаем по рации приказ сняться на марш. Едем по Берлину, выстрелов нет, что-то где-то догорает. Без пятнадцати двенадцать я включаю рацию. Левитан у микрофона: «Берлин капитулировал!»

В 2018 году Борис Эйдлин выпустил две книги воспоминаний. Первую он посвятил своей ушедшей супруге, вторую — тем, кто встречался на его жизненном пути.

Автор: Артем КРАСНОВ

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER