Анастасия Суднева: в «Доме Бадигина» мы пытаемся продвигать разные виды искусства

Современное искусство сродни тем дальним землям, которые открывали отважные первопроходцы. Со временем их названия становились известны всем, но далеко не многие стремились увидеть их воочию и мало кто мог толком объяснить, какая, собственно, в них польза.

Сегодня это, увы, касается не только современного искусства. Даже классика, казавшаяся вечной, превращается в ускользающую красоту, сродни полету бабочки, взмаху руки над клавишами фортепиано, промельку солнца на лесной тропинке в ушедшем детстве. Миром правят другие ценности. В нем царят другие звуки и иные краски. Живое уходит, уступая место созданному посредством искусственного интеллекта. 

Живого искусства все меньше с нами в обыденной жизни, и все меньше людей, ощущающих потребность в нем. Искусство практически не живет сегодня рядом с нами. Его приют — это музеи, библиотеки, арт-пространства, куда, к счастью, можно прийти и снова оказаться в мире, где время не бежит, а течет, где мысли ясны и неторопливы, а чувства обострены и открыты. 

Как живется ему там и что будет с ним дальше? Об этом наша новая рубрика «Дом, в котором…». А первый собеседник — известная пензенская пианистка Анастасия Суднева, которая год назад неожиданно для многих стала куратором Центра современного искусства «Арт-пространство «Дом Бадигина».

Новая хозяйка большого дома

— Как вы уживаетесь с неугомонным странником и искателем приключений Бадигиным? Название дома вас не смущает? 

— На первый взгляд, вещи, конечно, несопоставимые. Но Константин Сергеевич был человеком очень разносторонним, не только полярным исследователем, но и писателем. И мы в этом доме пытаемся продвигать разные виды искусства. Это не галерея, это именно пространство, которое мы стремимся заполнить всем, что относится к искусству. Музыка, театр, поэзия, кино – это все у нас есть. И, я надеюсь, в дальнейшем будет еще больше. 

— Насколько я знаю, приключенческой литературой вы в свое время увлекались. Бадигиным тоже?

— К сожалению, нет. Были другие авторы. И литература была и остается самая разная, потому что это моя вторая любовь после музыки, а может быть, и первая. Помимо того, что читаю еще иногда, я и сама пишу небольшие рассказы. В стол.

— Трудно ожидать примерного поведения от ребенка, читающего Майна Рида и Джека Лондона. И вы, я так понимаю, пай-девочкой в детстве не были?

— Не была, конечно. Наоборот, с самого детства росла человеком, который своего обязательно добивается, а если уж чего-то не хочет — хоть убей, не заставишь. 

Когда меня первый раз отдали на музыку, мне настолько это не зашло, настолько не понравилось, что, промучившись год и измучив, наверное, всех близких, включая родителей-музыкантов, я настояла на своем решении: с музыкой завязываю и никогда больше! Через два года я поостыла в этой своей детской ненависти. И мое второе пришествие в музыку получилось уже более осознанным, потому, может быть, и более удачным. Дальше уже все как-то само складывалось.

— И складывалось в успешную музыкальную карьеру. Но вдруг… Кому вообще в голову пришло блондинку, музыканта, да еще и с такой вот легкомысленной татуировкой сделать «хозяйкой большого дома»? И трудно ли было решиться на это самой?

— Когда год назад, прямо накануне Нового года, я сказала домашним, что ухожу из филармонии, папа был не в восторге. Как педагог, у которого я проучилась четыре года в музыкальном училище, он видел меня в первую очередь пианисткой, а никак не администратором: «Ты творческий человек. Уверена, что тебе это нужно и не будешь жалеть о сделанном выборе?» На что я ответила: «Пап, я этого хочу, поэтому приму к сведению все твои аргументы, но сделаю по-своему». 

На самом деле морально я была готова взять на себя эту должность. Хотя предпосылок, чтобы мне ее предложили, не было никаких. История чисто спонтанная. Аллу Вазерову, которая до меня занимала должность куратора арт-пространства, пригласили возглавить Госархив. И когда мы столкнулись с ней неподалеку от «Бадигина», в магазине, она сказала, что очень хочет найти человека, который продолжит начатое ею дело, в которое уже вложено столько сил. У меня же лет десять бродила в голове идея создания некоего арт-пространства, объединяющего музыку, литературу, живопись. 



В тот момент я подумала: наверное, сейчас судьба дает мне шанс. Испугаться, не принять его — значит потом жалеть и локти кусать. Я понимала, что свой ресурс в филармонии выработала, что могу еще какое-то время продолжать, но мне это ничего не даст. Я буду только совершенствовать свое исполнительское мастерство, а о себе лично как человеке не узнаю ничего нового. А для меня очень важно развиваться. Словом, акта самопожертвования не было. 

Что касается татуировки, для меня это тоже искусство, та же живопись. Если есть потребность и она не проходит, значит, надо ее реализовывать. Недавно «реализовала» еще одну татуировку, которая называется «Джаз». Я большая его поклонница и не могу понять, когда люди говорят: «Я не люблю джаз!». Какой джаз ты не любишь? Есть Гленн Миллер, а есть Джон Колтрейн. Абсолютно разная музыка. Надо не отрицать, а слушать и разбираться. 

— Дом Бадигина для вас уже второй дом или все-таки работа?

— Это уже первый дом, потому что здесь я провожу гораздо больше времени, чем в своей квартире. Вечерами там меня встречает кошка, которая уже все глаза проглядела: «Ты где ходишь, хозяйка?»

— А любимое место здесь есть?

— Самое смешное, что в этом Доме нет каких-то определенных мест, настолько он цельный. Да, я достаточно много времени провожу в рабочем кабинете, внизу стоит рояль — мой инструмент, с которым я постоянно соприкасаюсь. Но как места я их не выделяю. Этот Дом, он единый.
Дверь отперта. Переступи порог

— Когда принимаете решения, каким выставкам, концертам, мероприятиям в Доме быть, что в их основе: соответствие пространству, чьи-то рекомендации, личная оценка? 

— Невозможно отталкиваться только от внутренних приоритетов. В живописи, например, я склонна к современным направлениям и импрессионизму. При этом прекрасно понимаю, что есть немало современных художников, которые рисуют в классической манере. Я не поклонник фольклорного творчества, но у нас звучали и народные песни, и фолк-рок. 

В отличие от филармонии, где я занималась только своим видом творчества, здесь мне удалось вый­ти за рамки, которые определяли мою жизнь классической пианистки. Необходимо расширять свое сознание. Дом Бадигина стал для меня местом собственного роста.
Другое дело, что бывают исполнители, художники, которые не тянут пока. Я в состоянии это определить. Понимаю: это очень вторично, это дилетантство. Да, у нас арт-пространство широкого профиля, но определенные критерии профессионализма есть. Поэтому мягко, но решительно говорю: давайте подождем. 

— Почему не выставляете свои живописные работы? 

— Наверное, проблема в том, что я себя как художника никогда не воспринимала. К тому же все свои работы обычно раздариваю. Кстати, одна моя работа тут все-таки висит. 

— У Дома Бадигина появилась уже своя публика? 

— Да, у нас уже есть определенный круг слушателей и зрителей. Не могу сказать, что это молодые люди, хотя, казалось бы, современное искусство должно притягивать именно молодежь. В основном это аудитория 35 и старше.  

Как быть с молодежью, как ее привлекать — для меня вопрос пока не решенный. Я себя тоже причисляю к молодежи, но при этом понимаю, что те же 20-летние — уже другая ментальность. 



Когда приходят люди такого возраста, не говоря о школьниках, я всегда удивляюсь тому, как они воспринимают искусство. Иногда случаются чудесные группы очень отзывчивых детей. А порой требуются большие усилия, чтобы хоть немного гостей раскачать, иначе они так и пробудут здесь сторонними наблюдателями. 
Пониманию живописи надо учить так же, как пониманию любого искусства. Чтобы люди не боялись этого. 

Я, когда работала в филармонии, провела эксперимент: останавливала абсолютно незнакомых людей на Московской и спрашивала: «Как часто вы смот­рите на афишные тумбы, как часто посещаете филармонию, на какие культурные события обращаете внимание?» И многие искренно говорили, что в филармонию не ходят, поскольку боятся, что ничего не поймут. Поэтому еще одно направление, над которым я сейчас думаю, это организация лекций по искусству.

Куда плывете вы?

— Вы можете дать определение современному искусству? Я, если честно, затрудняюсь. На мой взгляд, искусство — оно или есть или нет. И если уж на самом деле есть, то современно всегда. Многих само понятие «современное искусство» пугает, поскольку ассоциируется с какими-то авангардными течениями, отвергающими общепринятые на сегодня нормы, выходящими за рамки понимания и приличий.

— Это то, что создается в наше время, и оно совершенно не привязано к какому-то определенному стилю. Если человек в нашем XXI веке находит свое самовыражение в классическом стиле, это тоже современное искусство. Хотя для меня лично это все же что-то выходящее за классические рамки, дающее новый взгляд, новую форму, которых раньше не было. Но это не должно переходить в разряд каких-то поделок, приколов, когда то, на что ты смотришь, максимум любопытно, но совершенно не трогает, не несет какой-то идеи. В таких случаях я просто не буду смотреть это второй раз, но резких критических суждений все же избегаю, потому что могу чего-то не рассмотреть, а другой человек, наоборот, откроет для себя новое.

— Откуда у вас любовь к современному искусству? Воспитывались вы на классике, и даже адрес электронной почты у вас родом из музыки 70-х годов прошлого века.

— На самом деле я люблю современную живопись больше, чем современную музыку. К сожалению, современная музыка для меня по большей части сводится к нынешней «попсе», которую я совершенно не люблю. В музыке мне как раз близко звучание 70–80-х годов прошлого века. Хотя я в силу возраста, разумеется, не могла быть ее современницей, но по своему духу она мне близка.

— При достаточно высоком уровне художественной и музыкальной культуры Пензы общая культура города все же оставляет желать лучшего. Почему это происходит, на ваш взгляд? Почему качество не переходит в количество?

— Наверное, это общая проблема. Непреложная истина: человек меньше посещает культурные центры в том месте, где живет, нежели в городах, куда приезжает в качестве гостя. Получается, что доступность играет определенную отрицательную роль. Такая вот парадоксальная ситуация. 

И, конечно, многое зависит от внутренней потребности. Соприкосновение с культурой — это тоже работа. Надо не просто читать книги, смотреть фильмы и спектакли, чтобы потом гордо написать у себя в соцсети: я прочитал столько-то книг. Прочитай ты хотя бы одну. Но осмысли ее и поделись своими соображениями. Необходима глубина. Искусство не терпит формальности. Ни в исполнении, ни в восприятии.

— Но вот и получается, что красота сама по себе никого не спасает (собственно, Достоевский этого и не утверждал). Тогда зачем это все? Музыка, живопись, литература… Суета сует и томление духа?

— Красота все-таки спасает. А у художника никогда не возникает вопроса: «Зачем?» Он просто не может этого не делать. Это его сущность, которая требует выхода. А уж что там дальше, время рассудит.

 

— Прослойка людей, нуждающихся в искусстве, заметно сужается. Пластмассовый мир если еще не победил, то побеждает. Сложное не в тренде. Искусство все больше упрощается, в лучшем случае до уровня масскульта. Что дальше?

— Мне недавно попалось выражение, что человек превращается в палец, который бездумно листает ленту интернета. Люди уходят туда по поводу и без повода, вместо того чтобы выключить все гаджеты и задуматься: а что вокруг, а что у нас самих в головах? В итоге мы можем обнаружить, что там зияющая пустота, черная дыра. И это надо заполнять, пока не поздно. 

Я одно время думала, что если ввести моду на искусство, то станет модно ходить, скажем, в картинную галерею. Но без внутренней потребности, о чем мы уже говорили, такой поход ничего не даст. Как с этим бороться, чтобы влиять на глобальные процессы, я не знаю. Пытаюсь начинать с малого. Заинтересовывать и привлекать к нам, в том числе и через соцсети, новых людей. Особенно, конечно, молодежь и школьников. Рассказывать им простым, доступным языком, что искусство – это важно, интересно и от этого можно получать удовольствие. Возможно, это как раз одна из миссий нашего Дома.

— Вокруг вас, наоборот, много хорошего искусства. Не возникает чувства диссонанса при соприкосновении с реальным миром, у которого сегодня, во всяком случае, другие приоритеты?

— На самом деле я человек очень современный. Я люблю мир, в котором живу. Я не отрицаю те же соцсети. Это живой инструмент, главное — правильно им пользоваться. Меня периодически спрашивают, почему я не уезжаю в Москву или Питер, где гораздо больше возможностей. Но я не столичный человек. Большие пространства меня поглощают. А здесь маленький уютный мирок. Я вообще люб­лю небольшие пространства. С Домом Бадигина в этом плане у меня полное совпадение. Мне нравится камерность. 

И еще я очень люблю Пензу. У нас очень красивый город, в котором много хорошего. Я всегда призываю видеть плюсы. Минусы — они и так в глаза бросаются.

Справка «ПП»

Дом Бадигина (Куйбышева, 3) — памятник истории и культуры регионального значения. Построен во 2-й половине XIX века. Принадлежал домо­владельцу Микулину. Здесь в 1910 году родился писатель Константин Сергеевич Бадигин, исследователь Арктики, Герой Советского Союза.
После пожара 2009 года дом восстановили по архивным документам и старинным фотографиям. В настоящее время здесь расположен Центр современного искусства «Арт-пространство «Дом Бадигина».

Автор: Павел ШИШКИН

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER