Папа был преждевременным человеком

Анастасия Ефремова – личность в столице известная. Не только потому, что носит отчество Олеговна. Она ведущий театральный критик страны, организатор фестиваля «Постефремовское пространство» и писатель: вот уже несколько лет Ефремова работает над книгой об отце.  Минувшую неделю Анастасия Олеговна провела в Пензе: организаторы фестиваля «Театральные встречи на Суре» пригласили ее в качестве критика. И хотя рабочая программа была весьма насыщенна (два спектакля в день да еще часовые обсуждения после каждого), Анастасия Ефремова нашла время, чтобы встретиться с корреспондентом нашей газеты.

 

— Анастасия Олеговна, близкое родство с известным человеком всегда вызывает интерес. Расскажите, каким Олег Ефремов был дома, в кругу семьи, как он вас воспитывал?

— Для него, как для человека дела, на первом месте всегда была работа – театр, а потом уже семья. Поэтому воспитания как такового не было. Мише (актер Михаил Ефремов, брат Анастасии Ефремовой – авт.) в этом плане больше повезло: он с папой работал, играл в его спектаклях — папа его воспитывал как актера. А я была как кошка, которая гуляет сама по себе: меня воспитывали книги. У нас дома была очень хорошая библиотека, и я все собрания сочинений – отечественную и зарубежную классику – проштудировала с первого по последний том. Это была моя школа жизни, потому что в школе я не училась. Я туда ходила, конечно, но ничего там не делала. Может, непедагогично так говорить, но это так, и не было ни дня, чтобы я об этом пожалела. Книги дали мне гораздо больше, чем бы я получила от зубрежки предметов.

Отец учил меня по-другому: он был и остается для меня человеком, который абсолютно прав всегда и во всем. Его правота у меня никогда не вызывала сомнений.

А если вспоминать какие-то отдельные фразы… Знаете, папа никогда не говорил сложно и красиво, но простота его речи была так впечатляюща! «Не спеши», — часто повторял он мне, с годами я начала понимать, насколько это глобально. «Не спеши» — этому совету можно следовать всегда, и окажешься прав, потому что первое впечатление чаще всего неверно. Вот, например, обсуждение сразу после спектакля: наверное, правильно, а мне всегда хочется передохнуть, подумать, не спеша опять же.

— Отец как-то повлиял на выбор вашей профессии?

— Нет, это был довольно легкомысленный шаг. Я точно знаю одно: никогда не хотела быть актрисой. Помню, в детстве я попыталась, стоя на стуле, что-то такое изобразить. Папа поглядел на меня, скривился и махнул рукой: «Лучше не надо». Я нашла свою стихию в критике.

Зато внучку, мою дочь, папа оценил по-другому: «Да, неплохо – есть пластика, грация, правда в движениях. Может, что-то и получится». Сейчас ей всего 19 лет (в этом возрасте много чего хочется), а она иногда сутки проводит на театральной площадке, репетирует.

— Приходилось когда-нибудь критиковать театральные постановки Олега Николаевича?

— Нечасто, но бывало. Помню как-то пригласил он меня на премьеру «Чайки». И там по ходу действия на сцену выходит лошадь. Я давно убеждена: ни детей, ни животных на сцене быть не должно, там играть нужно; они живут и резко диссонируют с актерами. После премьеры отец меня отводит в сторонку и спрашивает: «Как?» Я отвечаю: мол, хорошо все, в душе надеясь, что отверчусь и правду говорить не придется. Он настоял, и я осторожненько так произношу:

— Пап, все хорошо, но лошадь…

Он расхохотался:

— Эх ты, не поняла ничего! Лошади то как раз и не будет. Я ее для цензоров ввел.

Раньше ведь как было: на премьеру обязательно нужно было представителей партии звать. Если им что-то не нравилось, приходилось подчиняться, вносить изменения в спектакль. Лошадь в «Чайке» была отвлекающим маневром. Ее убрали. И больше ничего.      

Чем дольше папы нет, тем больше мне кажется, что люди до сих пор не поняли его космической задачи. Для него никакой спектакль не был целью, а средством — это было движение вперед к великой просветительской цели.

— Вы об этом пишете в книге, посвященной ему?

— Об этом, и не только. В последние годы нас с Мишей часто приглашают на радио, телевидение – поговорить об отце. В основном встречи сводятся к набору веселых баек: мол, расскажите какой-нибудь курьез. Так и хочется бросить: «Поймите, не был он ни комиком, ни смешным человеком!» Ужасно устаешь от всей этой легкости и скаканья по верхам: об отце хочется поговорить, только серьезно.

Это был великий человек: он шел к цели и делал то, что считал нужным, а не то, чего требует время. Поэтому я совсем не представляю, как бы он вписался в современную действительность с этим коммерческим театром, где впереди всего – деньги. Не случайно Михаил Сергеевич Горбачев говорил папе: «Мы – преждевременные люди».

Да, папа был преждевременным, а современные режиссеры, я считаю, своевременные. Они пытаются выжить в этих диких условиях, когда нужно уметь балансировать буквально на грани – и зарабатывать, и об искусстве думать. Папа так не мог. Его уход подвел ощутимую черту под тем, что происходит в стране: исчезновение театра-дома, столь существенного для России. Поэтому для меня московские коммерческие театры – мука, я только в провинции отдыхаю душой, и только здесь во мне рождается уверенность, что русский театр жив и что он нужен людям. Этим мне и Пенза понравилась: видно, что каждая театральная труппа живет одним делом, дышит одним воздухом. Это здорово, потому что только в такой среде рождаются сильные, эмоциональные, берущие за душу постановки.

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER


Популярное