Владимир Бирюков:«Мы живем надеждой на чудо, которое не происходит»

Режиссер пензенского театра  «Кукольный дом»,  обладатель премии «Золотая маска», лауреат международных и всероссийских  фестивалей — о жизни, литературе и взрослых проблемах наших детей

В одном далеком детстве почти все мы мечтали стать похожими на персонажей любимых книг: быть сильными, благородными, бескорыстными и добрыми. Потом выросли, и, глядя на нас, взрослых, герои наших детских книг печально развели руками, отодвинувшись куда-то в глубину книжных полок — ждать, когда однажды до них доберутся нетерпеливые руки наших детей.

А места старых книг заняли унылые, но полезные справочники, пособия на все случаи жизни, учебники по бизнесу и маркетингу — всякую тягу к благородству отшибающие напрочь, поскольку нерентабельное это качество.

Наверное, детство кончается, когда перестаешь мечтать о подвигах, а начинаешь – о благополучии и благоустроенности.
Мало кто, дожив до седых волос, сохраняет детское упрямство, мальчишескую дерзость и бескомпромиссность. С такими всегда непросто, но это они умудряются вопреки всему делать наш мир хоть немного лучше.

Главный режиссер пензенского театра «Кукольный дом» Владимир Бирюков из этой породы. Один из тех, кто продолжает оставаться рыцарем детства, превратив свой театр в островок без фальши и вранья, где куклы живут и разговаривают наравне с людьми, где музыка живая, где свет и тень существуют в невероятной гармонии, как и положено в этом мире.

Детство среди монстров

— У вас нет ощущения, что современный ребенок просто-напросто исчез из литературы, со сцены театра, с киноэкрана? О нем практически не пишут книг, как следствие – не снимают фильмов, не ставят спектаклей. У нынешнего детства не нашлось своего Крапивина, и оно, вместе со своими проблемами, радостями и печалями, выпало из культурного поля, перестало быть объектом художественного осмысления.
— Современные истории о сегодняшнем ребенке мне кажутся не очень театральными. Театр кукол все же ищет истории неким образом фантастичные, где есть не только идейная, но и визуальная составляющая. Современный же ребенок, как правило, — за компьютером, с телефоном в руках, а это не для театра кукол.

И вообще, если честно, нынешнее время мне с эстетических позиций совершенно не интересно. Я с некоторых пор не смотрю современные мультфильмы, которые сплошь и рядом заселили какие-то странные существа ядовитых расцветок, упыри просто! Люди, которые этим занимаются, прекрасно понимают, что делают. Это банальный маркетинговый ход, за которым не стоит ничего, кроме желания заработать.

Яркое, сочное, какой-то необычной, вычурной формы, конечно, приковывает к себе взгляд, привлекает внимание, вызывает интерес. Другое дело, что в это время происходит с детским мировосприятием. Эстетические вкусы человека закладываются в 3–4-летнем возрасте. Цветовая, эстетическая гамма, которая этими существами неестественной расцветки диктуется, станет вкусом этих детей на всю жизнь. Они будут нездоровы в своем восприятии и своих художественных потребностях. Мы уродуем их навсегда – вот что самое страшное. И в этом смысле театр, где существует по-прежнему мир уютный, более близкий человеческой природе, становится спасением их эстетического восприятия.

— Тем не менее именно театр, да и вообще серьезное думающее искусство сегодня сталкиваются с массой проблем, причем не только финансового порядка. Пошлость, китч, эстетическое уродство на каждом шагу — мало кого уже коробят, ничьих чувств не оскорбляют. А вот попытки всерьез разобраться, что же на самом деле сегодня происходит с обществом, с каждым из нас, напротив, вызывают какое-то ожесточенное неприятие.
— Мне очень близка мысль Набокова о том, что искусство должно обладать двумя качествами — красотой и жалостью. Жалость в данном случае — это сочувствие, сопереживание персонажу. Поэтому любой нормальный театр берет за основу своих постановок проблемные, болевые какие-то точки. Человеку больно, и он рассказывает об этом.

Сказать, что человек сегодня идеален в своих вкусовых, потребительских, житейских проявлениях, значит, очень сильно слукавить. Театр должен говорить и об этом. Человек часто гре
шен, порочен, жесток, честолюбив и смертельно опасен. Поэтому возможность посмотреть на себя со стороны, словно в зеркало, очень важна. Настоящее искусство такую возможность дает. Оно и есть это зеркало. Но видим ли мы там себя такими, какими являемся на самом деле? Хотим ли это видеть? Способность разглядеть это и правильно воспринять – великий талант.

За лучшее в человеке, за его душу надо бороться, и это тоже предназначение искусства: говорить человеку, что тот прекрасен, когда он действительно прекрасен, и что он ужасен, когда действительно творит что-то ужасное.   

Запрещающая реальность

— Мне кажется, многие сегодня искренне рады, что снова появилась возможность жить в мире, где можно не думать и не сомневаться. По телевизору расскажут, какое мнение сегодня правильное, какое — нет, кто нам враг, кто — друг. Удобный такой черно-белый мир, где нет полутонов и можно не мучиться размышлениями, угрызениями совести. Отсюда и желание запретить все, что коробит эту уверенность, идет вразрез с удобным, упрощенным мировосприятием. В итоге правила игры искусству начинают диктовать люди с какой-то болезненной, перманентно оскорбленной нравственностью. На ваш взгляд, что может быть поводом для запрета художественного произведения?
— Какие могут быть запретные темы, если исключить педофилию, пропаганду насилия и прочее, прописанное в законе? Вот объясни мне.

Нашумевшую в свое время «Горбатую гору» я досмотреть не смог, потому что, мягко скажем, неприятно. Но это не значит, что нужно фильм запретить. Кого-то эта тема волнует, а если кому-то не нравится — так никто смотреть не заставляет. Если ты, к примеру, православный, зачем ты идешь в такое место, где ты будешь оскорблен? Иди туда, в тот храм, где близкие тебе по духу люди, где тебе хорошо.

Я согласен с тем, что не должно быть провокаций, когда речь о темах особо обостренных, доведенных до точки кипения. Это не значит, что про них нельзя говорить, но делать это надо с осторожностью. А вообще, мне во многом нравится то, что сейчас происходит. Все стало обретать свои естественные краски, все стали проявлять себя такими, какие они есть на самом деле. По крайней мере, теперь знаешь людей, которых надо обходить стороной: раньше думал, что они нормальные, а это было лишь маской, настоящее только сейчас и проявилось.  

— Я нередко задумываюсь о том, что мы были воспитаны персонажами, прямо скажем, не самыми высоконравственными и благочестивыми. Карлсон — жадина, обжора и эгоист. Три мушкетера – выпивохи, бабники, забияки. Слава богу, что они стали классикой задолго до дня сегодняшнего, а то ведь могли бы с ними и не познакомиться.
— Когда мои дети были маленькими, мы смотрели кино, и если там вдруг возникала эротическая сцена, я отворачивал их от экрана. Они спрашивали: «Что там происходит?». Я обычно отвечал: «Там плохой дядя тетю мучает!».

А ведь на самом-то деле там происходила любовь! Вот тебе, пожалуйста, две оценки одного события. И в «Мушкетерах» можно, конечно, увидеть проповедь алкоголизма и разврата, а можно — настоящую мужскую дружбу, которая и есть главная составляющая романа.

Каждый видит свое. Мне вот недавно довелось прочитать в Интернете, что книги про Простоквашино уже чуть ли не опасны, поскольку якобы подстрекают к уходу из дома. То есть монстры всякие — это нормально, а Простоквашино уже подозрительно.

— Сегодня, когда окружающая среда буквально пропитана озлобленностью, нетерпимостью, то, что пишется, ставится для детей, должно быть вдвое добрее по сравнению с обычным временем?
— Мы не можем поместить ребенка в тепличные условия, потому что тогда он не будет готов к реальной жизни. Его любят родители, бабушки с дедушками, дяди с тетями, и дитя искренне верит, что все так устроено и весь мир его любит. А мир совсем другое — это мир выживания! И это тоже надо объяснять ребенку, чтобы он не оказался беззащитным перед агрессией, с которой может столкнуться.

Но важно объяснять и другое: чтобы он сам не нес агрессию, что мы имеем право быть разными, отличаться и носами, и глазами, и цветом кожи, и «упакован­ностью» родителей, что человека надо любить не за то, какой он внешне, а за то, чтó он есть на самом деле! Очень важно, чтобы в жизни ребенка был настоящий наставник. Ироничный, в чем-то жесткий, но добрый, по большому счету, наставник, который имел бы авторитет. Им может быть дедушка, старший брат, друг, потому что довольно быстро в жизни наступает момент, когда наша дорога и родительская начинают постепенно расходиться. В садике ребенок — один, в школе — один, он существует в реальном контекс­те той жизни, где оказывается, а папа и мама остаются в контексте семейного домашнего очага.

И там, где он оказывается, многое из того, чему учили дома, действовать перестает по той причине, что противоречит реальной жизни. В реальной жизни с такими принципами ты оказываешься в меньшинстве, и надо иметь мужество, чтобы преодолеть страх и отстоять право на эти принципы. Вот здесь и нужен наставник, о котором я говорил. И три мушкетера – это тоже такие наставники, и Карлсон такой наставник. И настоящий театр должен быть именно таким наставником.

Театр как преодоление

— Должно ли искусство для детей быть самоокупаемым? Мне почему-то всегда казалось, что у него совсем другие задачи, нежели заработать деньги. Воспитание не может быть прибыльным, потому что это вложение в будущее и даст плоды только десятилетия спустя.
— В разные времена на этот вопрос отвечали по-разному. Сейчас считается, что любой театр должен зарабатывать. Такая политика. Другое дело, что в разных местах она реализуется по-разному. Где-то театру дают деньги на постановки, и это гарантирует новые спектакли. У нас такого нет. У нас – выживайте, как хотите, но при этом гарантируйте качество, гарантируйте патриотизм и т.д.

Ты сам прекрасно знаешь, сколько мы находимся в здании, изначально не приспособленном для театра. И по сути ничего не меняется и меняться принципиально не будет. В следующем году 25 лет, как мы играем спектакли в этой комнатушке. Четверть века! И никто меня не убедит, что за четверть века не было возможности построить зал. Просто задачи такой всерьез не ставилось.

— На протяжении трех лет вы каждый год, помимо дет­ских, выпускали еще и по одному спектаклю для взрослых, включая нашумевшего «Кароля». В прошлом году взрослые своего спектакля в «Кукольном доме» не дождались. Мы стали вам не интересны?
— Дело в другом. Средства на постановки мы зарабатываем сами, а основная наша аудитория — детская. Так уж сложилось в России, менталитет такой, что театр кукол – для детей, и, конечно, обновляться репертуар должен в первую очередь дет­скими спектаклями.

Но детский — это не значит наивный и простой. Мы с тобой помним, как этот театр развивался, как ему приходилось отстаивать право на свой стиль, на свой язык. Сколько неприятия было
вначале, когда появились «Золушка», «Зачарованный вепрь», кому-то это казалось непонятным, слишком сложным. Мы вместе со зрителем прошли достаточно непростую дорогу, чтобы прийти к тому театру, который сейчас есть. Между тем во многих городах театры кукол так и остались на уровне 50–60-х годов. Сборы какие-то есть, дети ходят, и ладно. Все хорошо. Зачем что-то менять?

На самом деле это очень страшно, когда человек не хочет поднять голову и увидеть небо, когда он не пытается реализовать максимум того, что может. Чтобы появлялось что-то настоящее, действительно новое, нужны по­стоянное преодоление, сверхусилие, чтобы добиться результата.

— Мрожек, Ионеско, Кафка у нас в России популярны, пожалуй, больше, чем у себя на родине. С одной стороны, это, наверное, плохо. А с другой — не кажется ли вам, что это внушает определенный оптимизм, по крайней мере, у нас еще хватает здравого смысла осознавать происходящий вокруг абсурд?
— На одном из престижных фестивалей в Екатеринбурге, где собрались театры — обладатели «Золотой маски», среди членов жюри был и поляк, умница большая, но тема, которую мы поднимаем в «Кароле», ему не показалась актуальной. Я думаю, то же самое впечатление было бы и у француза, и у голландца. У любого человека, живущего в гражданском, демократическом обществе. У нас же эта тема сверхактуальна и, видимо, таковой еще долго останется в силу того, что такого общества пока нет. Я ответил на твой вопрос?

— За эти годы через ваш театр прошли десятки, а может быть, и сотни тысяч маленьких зрителей, которых театр пытался научить хорошему и доброму. Многие из них уже выросли, но мир, увы, не стал лучше и добрее. Так зачем тогда все это? Не появляется разочарование, желание все бросить?
— А надежда? Как же надежда? Ребенок рождается и приходит в этот мир абсолютно чистым. Он предельно открыт, он доверяет тебе бесконечно. С каждым рождением ребенка рождается новая надежда. Это надежда на чудо, что оно произойдет. Пока не происходит, к сожалению. И мы сейчас в силу своего опыта понимаем, что, наверное, никогда уже не произойдет. Но надежды это все равно не отменяет.

СПИСОК КНИГ

1. Библия. Самая полная книга о человечестве и человеке, обо всем, что с ними связано. В ней — все его достоинства и недостатки. Я — атеист, но я сторонник религии, потому что она дала громадный толчок в развитии человека и культуры. Библия — это некий меморандум, который установил моральные и нравственные аспекты нашей жизни.
2. М. Булгаков, «Мастер и Маргарита». Роман был прочитан еще в советское время, но под впечатлением от него я нахожусь до сих пор. Во-первых, сама тема, а во-вторых, он очень удобен для сравнения состояния совковости с тем, какими мы стали. Ну и, конечно, смешливое, остроумное отношение к нам, ироничное, где-то даже снисходительное, оно было открытием.
3. А. Солженицын, «Один день Ивана Денисовича». Я прочитал ее не в самиздате, а в «Новом мире» Твардовского. И поскольку был весьма прокоммунистическим молодым человеком, она стала для меня шоком. С одной стороны, я не мог не верить написанному, поскольку это опубликовано в официальном издании. А с другой, как я мог поверить, что мое государство может быть неправильно устроено и глубоко жестоко и несправедливо, что оно может быть тюремщиком и палачом? Это раздвоение осталось со мной на всю жизнь. Я люблю свою страну. Но очень настороженно отношусь к государству.
4. Н. Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки». Я безумно люблю Гоголя, потрясающую совершенно фактуру его языка. Насколько же слово может рассказать о той стране, где мы живем! Но, наверное, понять всю красоту и философию гоголевских книг можно только с возрастом.
5. А. Чехов, «Рассказы». Чехов — это о людях, которых мы утратили. Их с нами больше нет и никогда не будет. Чеховские герои либо уехали, либо их посадили, и они погибли. Это тоска по утраченной России. У Чехова, в отличие от Горького, нет каких-то явных злодеев, его герои благообразны. И потеря этого качества для всех нас невосполнима. Мы живем в обществе победителей чеховских героев.
6. Г. Андерсен, «Сказки». Знаю их практически наизусть с самого детства. Одна из самых полезных и поучительных книг. Любовь к сказочному возникла именно из творчества Андерсена.
7. А. Линдгрен, «Три повести о Малыше и Карлсоне». Карлсон, возможно, — самая великая книга о детстве, об этом состоянии одиночества ребенка, которого все любят, но он все равно чувствует себя чужим и потерянным в мире окружающих его взрослых.
8. С. Есенин, «Стихи». Люблю за хулиганистость и одновременно за невероятную силу и поэтичность его любви к природе, умение так об этой любви говорить.
9. В. Шукшин, «Рассказы». Это действительно соль земли русской. Благодаря ему мы стали любить чудаков и чудиков. Вспомнили о самодостаточных людях, которые живут в нашей глубинке и именно благодаря которым живет в итоге страна.
10. Ф. Достоевский, «Идиот». Ввести абсолютно чистого человека в наше сообщество и посмотреть, как он сможет существовать в категориях этого мира. Так глубоко заглянуть в природу человеческих страстей и недостатков мог только Достоевский.

Автор: Павел ШИШКИН

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER