Автора «Покаяния» едва не отчислили из Пензенского художественного училища

Борис Качеровский… Посмотришь на него и сразу поймешь: необычный, независимый, самобытный, талантливый. Такое вот клеймо, в хорошем смысле этого слова, поставила на нем природа

Ну и характер...

Родился Борис в учительской семье 75 лет назад. Жили трудно, страна вставала из послевоенной разрухи.

Рос задиристым, неуживчивым. Душа его смутно требовала чего-то необыкновенного. Но даже близкие люди не понимали его. В результате в 15 лет он ушел из дома, поссорившись с родителями, и стал жить самостоятельно.

Работал плотником-бетонщиком на строительстве Саратовской ГЭС, в кузнечном цехе на заводе, ходил в моря из Мурманского порта.

— Здоровьем в те годы я не отличался, — вспоминает Борис. — В 17 лет были подозрения на туберкулез и даже рак ключицы. Так что, когда я пришел учеником в кузнечный цех, мастер только рукой махнул: мол, работай, где хочешь. В свободные минуты я вставал между электропечами, раскаляющими заготовки, и прогревался до седьмого пота — будь что будет. И ведь  вылечил свои хвори! Жар и излучения печей выжгли из меня болезни. Через полгода стал молотобойцем в цехе, фотография на Доске почета висела. С тех пор парная для меня — лучший лекарь.

В поисках призвания

Несмотря на свои скитания в юности, Борис среднее образование получил, как говорится, без отрыва от производства. Потом учился на философском факультете Саратовского университета, поступал в музыкальное училище — искал свое призвание. Хотя оно, призвание, еще в детстве к нему в руки прилетело!

— Как-то в школе на уроке математики мы кидались кусочками пластилина. Прилетел такой и ко мне, — вспоминает скульптор. — Я не отправил его дальше, а помял в руках и слепил головку зайца с забавными ушками. Насадил его на перо деревянной ручки и показал классу. Смеху было! Умная учительница не выставила меня за дверь, а похвалила и попросила подарить зайца ей. С тех пор я пластилин, можно сказать, из рук не выпускаю.

Качеровский наконец поступил в Пензенское художественное училище, которое не без проблем, правда (на третьем курсе его отчисляли за идеологический спор с учителем философии), но окончил.

Его мастером был Александр Терентьевич Матвеев, он дал такую школу, которая не только стала стартом для талантливого ученика, но и помогала в творческих поисках всю жизнь.

В творчестве никто не указ

В советское время художники в основном работали в областном художественном фонде или на предприятиях. Идеология требовала пропаганды не только словом, но также изобразительными средствами. Даже творческие работы подвергались  идеологической цензуре.

Представьте, как все это ложилось на характер Качеровского. Художественный совет решал, какие темы брать, какие работы на какие выставки отправлять и так далее.

— Зачем это было нужно? — до сих пор возмущается Борис. — Я им так и говорил: «Творение – это интим, акт любви. Представьте, я лежу с любимой женщиной, а вы приходите и говорите, как и что мне делать, чтоб получился талантливый ребенок. Что у меня получится после вашего совета? Ублюдок!»

Его усмиряли, наказывали, лишали зарплаты, не пускали на выставки. Второй секретарь обкома КПСС Георг Васильевич Мясников, большой ценитель искусства, понимающий талант Бориса, приезжал к нему в мастерскую побеседовать. Но тот не сдавался:

— В творчестве мне никто не указ.

Шаг к мудрости

Позже пришло новое понимание. В интервью одному из авторов он говорил:

— Было бы мудрее, если бы я не тратил энергию на эту возню, а просто куда-то уходил, прятался, занимался творчеством.

От внешнего он перешел к внутреннему.

— Энергию борьбы, — объясняет Борис Вениаминович, — я перевел на себя. В себе гадость убить — самое трудное, это сложнее, чем бороться с тем, что в других.

И тогда пришло новое в творчестве. То, что сам он называет раскрепощением, освобождением. То, что лежало в нем, как в сосуде, зрело и ждало своего часа. И вся предыдущая борьба была за сохранение этого целого, еще незрелого в то время. Не разбить, не расплескать свою душу. Остаться самим собой.

Каждая выставка Бориса — это открытие и откровение. Он работает с камнем, с деревом разных пород. Причем слушает материал. Вот пример. Все пензяки знают скульптуру Качеровского «Покаяние» на улице Московской. На одной из выставок был ее уменьшенный вариант, правда, в более сложном варианте: «раздвоение покаяния». Был единый камень, а при работе распался на две части. Скульптор послушался. И увидел в этом особый смысл:

— Пока мы не принесем покаяние внутри себя, наедине с собой, перед собственной душой, камень не соединится…  

Или так: кусок дерева раскололся на десять частей — значит, будет десять работ.  

В мастерской Качеровского тесно от изваяний в пластилине, дереве, гипсе. Все это – не воплощенные в камень и бронзу скульптуры. Вот дубовый Илья Муромец, в котором, если его высечь из глыбы гранита, по замыслу автора должна бы разместиться часовенка. «Сольвейг» – несостоявшийся проект для норвежского Киркенеса. Вот и богатырь — защитник Святой Руси, опирающийся на меч и крест, — «Застава».

Заказов на большие скульптуры сегодня мало. Денег нет в казне.

— Но ведь не хлебом единым, — грустно улыбается художник.  

Место его силы

Лет двадцать тому назад Борис предложил ряд скульптурных проектов для Аркаимского заповедника. Там он и создал свои основные шедевры. И понял, что не случайно привела его судьба на Урал — его это место.  

Да вот еще и такой случай.

— Однажды дверь моего вагончика распахнулась: «Вы Борис Качеровский? — спросил мужчина. — Мне было видение, что вы здесь».

Оказалось, что этот паломник — ясновидящий из Уфы, пришедший ко мне пешком. Дар у него открылся после несчастья с сыном (тот ослеп) — сильнейший стресс.

— Вы знаете, что в вас живет дух Заратуштры? — спросил он.
— Нет, не знаю.
— Вы врете!
(Заратуштра — пророк, основатель религии зороастризма – огнепоклонничества, до сих пор бытующей в Иране).
— Я что, должен везде кричать, что я Заратуштра? — спросил скульптор.
— Нет, конечно, — ответил гость.
— Вот и ты молчи. Я — Качеровский, этого мне достаточно… Такой вот был разговор, — улыбается скульптор. — И что еще удивительно. Незадолго до этого меня водили на курган за пределами заповедника, на могилу, по словам директора заповедника, самого Заратуштры, которую копнули экскаватором. Я сел на край ямы, опустил в нее ноги и почувствовал горячую волну, шедшую из глубины земли. Всю ночь так и просидел.

Одна из работ Качеровского на Аркаиме — монумент с ликами Христа и Руси — стала символом заповедника, куда приезжают тысячи паломников за очищением и духовной энергией.

Автор: Светлана ФЕВРАЛЕВА

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER