«Вас часто называют пензенским Гагариным?»

Стенограмма встречи Александра Самокутяева с журналистами «ПП».

16 ноября в редакции «Пензенской правды» побывал космонавт, наш земляк Александр Самокутяев. Публикуем стенограмму встречи.

Павел Шишкин, главный редактор «Пензенской правды»: — Начнем, пожалуй, с наших гостей. 
Наталья Щелочкова, ведущий специалист по связям с общественностью УФПС Пензенской области-филиала ФГУП «Почта России»: 
— Уважаемый Александр Михайлович! Уже шесть лет мы проводим с «Пензенской правдой» конкурс, который называется  «Лучший урок письма». Так как этот год был юбилейный для космоса, не случайно, что в нашем конкурсе появилась номинация «Письмо на космическую орбиту». Среди писем были такие, которые адресованы лично вам. Поэтому я хочу вам их передать. Их написали дети из разных уголков Пензенской области как раз в тот момент, когда вы полетели в космос.
Среди эмоций, которыми наполнены эти письма, преобладает, конечно же гордость за нашу страну…Больше я говорить не буду, вы прочитаете письма сами.

Александр Самокутяев: — Хорошо! Спасибо большое!
Наталья Щелочкова: – Спасибо вам! Вот вам подарок от УФПС Пензенской области. И еще, мы будем вам очень признательны, если вы найдете время и придете к нам 23 ноября, у нас будет финал конкурса. Тогда бы дети смогли с вами пообщаться. Это было бы очень здорово.
Александр Самокутяев: — Спасибо за приглашение! Хотя не обещаю…
Павел Шишкин: — Времени у нас не так много, график у человека напряженный, поэтому задавайте вопросы.

Лиана Коженкова, журналист «ПП»: — Александр Михайлович, что было самым сложным на том этапе вашей жизни, который можно назвать «подготовка и полет в космос»?
Александр Самокутяев: — Ожидание. Самое сложное в жизни — это ждать. Восемь с лишним  лет подготовки к полету — срок большой, сами понимаете. И жить все время с вопросом: «Когда же?...» — испытание. То есть ты понимаешь, что это случится, но когда именно случится — никто сказать не может. Попасть в экипаж — трудная задача для космонавта. На сегодняшний день в отряде российских космонавтов 36 человек, военных и гражданских. А побывавших на орбите — пока только 10. Что же касается самого космического полета, то выделить что-то особо трудное я не могу. Мы были ко всему готовы благодаря долгим тренировкам. Ну, разве что бытовые вещи придавали полету некий колорит. Ну, например, на орбите нет воды в том понимании, к которому мы привыкли. Умываться влажными салфетками не очень-то приятно.

— Александр Михайлович, каждый космонавт был каким-то особенным. Скажем, Юрий Гагарин — первый космонавт, Алексей Леонов — первый, кто вышел в открытый космос, кто-то — самый молодой, другой, наоборот, самый возрастной. А в чем заключалась ваша уникальность? В чем вы были самым-самым?
— А я из Пензы. Мой позывной «Тарханы»!
Аплодисменты.

— Вы столько лет готовились. Полетели в космос, слава богу, все прошло хорошо. А что дальше? Чем вы будет заниматься теперь?
— Хороший вопрос. Точно такой же мне задала жена. Ей за меня ответили руководители Роскосмоса. Наш полет был во многом уникальным. Начать с того, что корабль, впервые в истории отечественной космонавтики, носил имя собственное, да еще какое, — «Юрий Гагарин»! На наш полет пришлось очень много событий. В первую очередь, это 50-летие того,  поворотного дня в истории, когда человек впервые преодолел земное притяжение. И поэтому старт корабля был максимально приближен к дате 12 апреля. Меня даже просили сказать легендарную фразу: «Поехали!» Но не хотелось заниматься плагиатом, поэтому начальника мы не послушались и выдали: «Как сказал Юрий Гагарин: «Поехали!»

Во время нашей экспедиции на МКС туда прибыл последний шаттл. Мы обычно не употребляем слово «последний», говорим «крайний» — из-за профессионального суеверия, который пришел в космонавтику из авиации. Но в данном случае речь идет именно о последнем американском космическом челноке. Тридцатилетняя программа их использования закончена. И это было грустно. МКС построена во многом благодаря работе этих замечательных машин.

Объем общения с людьми на орбите был огромен. Много было публицистической работы, особенно работы с молодежью, со всеми странами (даже не все названья государств до этого знал), на всех языках (пусть и через переводчика). Общались почти что каждый день, по нескольку раз в день. А 12 апреля мы вообще не спали — ведь в Японии ночь в одно время, в Америке — в другое и так далее. Надо было как-то разорваться.

Сейчас у нас свободного времени тоже практически нет. Три недели после полета длился реабилитационный курс, когда нас заново научили ходить, нормально питаться, плавать, бегать. После того, как врачи дали добро, мы начали встречаться с вашими коллегами — в Москве, в Звездном городке, здесь, не взирая на то, что формально я нахожусь в отпуске. 
Когда вернусь в Москву, снова буду встречаться со школьниками, студентами, ездить на предприятия.

Запланированы поездки в страны-партнеры. У нас 17 европейских государств, которые входят в Европейское космическое агентство. А еще Япония. И, конечно, Америка, НАСА — наш главный партнер. Поэтому приходится быть просто человеком государственным, не принадлежать ни себе, ни семье.

— А вы уже Герой Российской Федерации?
— Нет. Присвоение звания — достаточно длинный этап. Могу только сказать, что мои документы направлены на присвоение этого высокого звания.

— Александр Михайлович, год юбилейный, и тем обиднее, что нас преследуют неудачи.  Как человек, который находится внутри системы, вы могли бы сказать, в чем причина случившегося, какие проблемы назрели в космической отрасли?
— Конечно, наша космическая отрасль выдающаяся, уникальная и пока что она считается передовой. Но, тем не менее, в ней тоже есть проблема, порожденная 90-ми годами прошлого века, — это потеря среднего звена. Зарплаты у специалистов не слишком большие. И потому в профессии остались люди достаточно преклонного возраста, которые уже в силу своих физиологических особенностей совершают ошибки, пусть и незначительные, но все же ошибки. И работает молодежь, у которой нет достаточного опыта и навыков. Космический комплекс — это очень сложная вещь, космонавты — только верхушка айсберга, а работу комплекса обеспечивают по большому счету миллионы людей.
И между старшим поколением и «новобранцами» — пустошь. Думаю, что причина неудач кроется именно в этом. Как показывает анализ всех последних нештатных ситуаций, всех аварий, их причина — человеческий фактор. Сама техника отлажена нормально, но в том, что с ней случается, виноват человек.  Где-то на сборочном этапе допущена ошибка, на этапе полета выданы не те команды, не так была заструктурирована схема управления… 

— Александр Михайлович, опять же, как человек, находящийся внутри системы, ответьте на вопрос: какие в космической отрасли произойдут открытия в ближайшие 50 лет?
— Космонавтика не стоит на месте. За первые полвека, что прошли с полета Гагарина, человечество практически освоило ближний космос. Мы научились работать в космосе длительное время. Полгода — это далеко не предел, люди работали и по полтора. 
Мне несколько сложно говорить о науке, потому что космонавт — это исполнитель заданных экспериментов. Так, например, мы во время полета выполнили около 50 экспериментов. И хотя мы не могли так глубоко понимать их цели и задачи, как заказавшие их ученые, ведь за каждым экспериментом стоят целые научные институты, но необходимые операторские действия мы выполняли. Так вот одно из направлений нашей работы — это создание лекарственных препаратов для борьбы с раковыми заболеваниями. Это направление сейчас активно ведет Япония. Мне кажется, что в ближайшие пять лет такие лекарства будут созданы.
Сама международная космическая станция со временем будет базой, платформой для того, чтобы дооснащать корабли, которые устремятся к другим небесным телам. 

— Вы думаете, это произойдет?
— Да. В первую очередь, человечество захочет освоить Луну. А в ближайшие лет 30 будут осуществлены пилотируемые полеты на Марс.

Анатолий Володин, журналист: — Со времен полетов по программе «Союз-Апполон» что-то изменилось во взаимоотношениях русских и американцев?
Александр Самокутяев: — Ну, во-первых, станция называется международная. И это название говорит само за себя. Во-вторых, у нас настолько завязаны сейчас отношения с нашими американскими партнерами, что разрубить их уже невозможно. Сейчас российские космические корабли являются средствами ротации, то есть доставки на МКС членов экипажа, и они же являются аварийными на случай нештатных ситуаций. Сама станция, сама система жизнеобеспечения настолько завязана вместе, что разорвать ее тоже нельзя. Хоть мы и говорим номинально — это российский модуль, это американский,  но деление весьма условное. Комплекс един.

— У вас было свободное перемещение?
— Конечно, я жил в американском сегменте, у нас две каюты, у них четыре, в общем — шесть человек.
— А еще есть японский сегмент?
— Есть, «Кибо». И есть европейский модуль МКС — «Коламбус». Плюс итальянский обзорный — «Купол».

Павел Шишкин: — Там, на борту, о политике спорили?
Александр Самокутяев:  — Вообще, в космосе политика запрещена. Но, конечно, мы разговаривали о ней, поскольку люди-то военные. У нас на МКС только бортинженер Андрей Борисенко был гражданский, остальные все члены экспедиции — военные, полковники, хотя и в разных областях — врач, инженер и так далее. Вспоминаю, как на эту тему рассуждал Майкл Фоэл (известный астронавт НАСА, совершивший 6 полетов в космос), он говорил, что хорошо помнит те времена, когда была холодная война, когда в армии их учили ко всем русским относиться с подозрением. Собственно, и нам в армии внушали, что американцы — не наши люди, с ними нужно держать ухо востро. 

В космосе у нас были очень тесные отношения. Это ведь очень специфичная вещь — полет на околоземную орбиту. В маленьком, замкнутом пространстве находятся люди. Полгода, каждый день с утра до вечера, — одни и те же лица. Кроме того, все космонавты и астронавты по сути своей лидеры, у всех сложный, серьезный характер. Мое мнение, как и мнение всех остальных, — для качественного выполнения задачи необходимо, чтобы психологическая составляющая общения была на высоте. В космосе необходимо друг к другу относиться очень внимательно. Неважно — русский ты, американец, итальянец, японец…

Лиана Коженкова: — Кто наберется смелости и первый спросит про зеленых человечков?
Александр Самокутяев: — Не было их!
Андрей Самсонов, журналист: — Я где-то читал, что в космосе видения какие-то возникают…
Александр Самокутяев: — Наверное, имеются в виду какие-то иллюзии, галлюцинации?.. Ну,  это связано с болезнью движения. Как есть морская болезнь или человека укачивает в транспорте, кто-то не любит качаться на качелях — это расстройства вестибулярного аппарата, они, кстати, не до конца изучены.
Бывает, что космонавт на земле прекрасно держит нагрузки, например, на вращающемся кресле, на качелях различного типа, а в космосе чувствует себя неважно. И, наоборот — на земле вестибулярный аппарат «шалит», а «там» — все нормально. Мне с моим экипажем повезло. У нас проблем не возникало.

Что касается иллюзий, конечно, они были. Первое ощущение после того, как мы вышли на орбиту, и появилась невесомость, появилась иллюзия, что пульт управления повис внизу, хотя знаешь, что он находится наверху. Ну, потом, когда возвращались на землю, пульт по ощущениям занял свое привычное место.

Еще из необычного. Возможно, вы слышали, что в космосе есть частицы солнечного излучения, я не помню, как они правильно называются, но они настолько малы, что свободно проходят сквозь обшивку корабля, через человека. Так вот, когда засыпаешь, закрываешь глаза (мы эти частицы, кстати, почувствовали еще на корабле, подлетая  к МКС), перед глазами как будто сверкают маленькие молнии, то почаще, то пореже. Такие вспышечки возникают практически каждую минуту. Оказывается, солнечные частички задевают глазной нерв. Но они безвредны для человека.

Марк Келли, командир последнего шаттла, говорил, что когда в свое время они совершали космический полет по программе ремонта телескопа Хаббл, а это более высокая орбита, чем у МКС, там идет такая бомбардировка частицами, что перед глазами сверкает все время.

Лиана Коженкова: — Скажите, а какая она, наша Земля, если смотреть на нее со стороны? Может, у вас под влиянием эмоций родились стихи? 
Александр Самокутяев: — Возможно, я предвосхищу следующий вопрос — о самом ярком впечатлении от полета. Было, конечно, волнение на старте, было томительное ожидание начала — мы четыре часа отсидели в ракете. Далее, когда, наконец, люки закрылись, все пошло, как по маслу — мы это бесконечно отрабатывали на тренажерах. Вот отделение ступеней, рост, сброс, перегрузки. Вот невесомость пошла, и игрушка всплыла (плюшевая собачка, подарок дочери, который взял с собой на орбиту). Ощущения, конечно, фантастика. Нам еще на земле врачи говорили: «В иллюминатор не смотреть! Особенно в первые сутки!» Боялись, что проявится болезнь движения. Но как не заглядывать? И сначала одним глазом, потом другим — туда, в иллюминатор. Увидели Землю. Мама дорогая, она такая красивая! Я, поверьте, сотни видел фотографий различных из космоса, коллеги показывали, видеофильмов полным-полно, по работе смотрел их — там и выход в открытый космос, и просто фильмы. Но когда увидел Землю сам, своими глазами — это совсем другое. Как я не фотографировал, как ни старался — впечатление уже не то.
Она такая…во-первых круглая. 
Смех. 

Александр Самокутяев: — Не такая, когда смотришь в море, кривизна больше. Она — голубая-голубая, и тонкая окаемочка над ней — как нимб над святыми ликами на иконах. А когда это еще подсвечивается  восходами и закатами солнца (а на низкой околоземной орбите восход солнца происходит 16 раз в день) — зрелище неописуемое, очень красивое. Любоваться не надоедает, так бы сидел и смотрел в иллюминатор до скончания века. 

Очень красивы авроры — северное и южное сияние. Ну, северное сияние — явление нередкое, его могут увидеть и жители нашей страны. А вот южное сияние — штука уникальная, и оно гораздо красивее, чем северное. Это похоже на компьютерную игру, на обшивке корабля возникают радужные световые пятна, мы тоже пытались их фотографировать, но результат не передает живого впечатления.

Людмила Пятерикова, сотрудник рекламного отдела «ПП»: — А Луна какая?
Александр Самокутяев: — Белая-белая, большая. Мы поднимаемся над землей на высоту 400 километров, тогда как радиус Земли — более 6 тысяч километров. На самом деле, поднимаемся не так уж высоко, но преимущество в том, что нет атмосферы, а, значит, нет никаких оптических помех.
Много звезд, они тоже разноцветные. Кстати, когда мы смотрим на звездное небо с земли, мы ориентируемся по звездам. А на орбите знакомые звезды найти трудно, угадываешь, конечно, но с большим трудом. И звезд, если смотреть «оттуда», так много, россыпь, действительно. 
— А кратеры, холмы на Луне видно?
— Чуть-чуть.

Павел Шишкин: — А в свободное время чем занимались?
Александр Самокутяев: — А его и не было. Весь день расписан. 
— А в выходные? У вас ведь были выходные? Можно было футбол посмотреть, книжку почитать?
— Выходной день — условное понятие. Просто в такой день работы несколько меньше. Космический комплекс требует постоянного обслуживания, особенно системы жизнеобеспечения. Закончилась вода, значит, ее нужно заправить, а чтобы заправить, ее надо перекачать, а для этого требуется собрать схему. Причем, вода бывает разных видов, и для  каждой — свой алгоритм действий, и ничего нельзя перепутать. Что-то постоянно ломается, это нужно чинить, и на все требуется время.
Что касается футбола, посмотреть его не получится — телевизора там нет.

Новости мы получаем, как правило, с опозданием на день-два. Хочется их почитать, хочется близким и знакомым позвонить, тем более, что американцы предоставляют нам возможность неограниченно пользоваться ip-телефонией. В выходные время пролетает даже быстрее, чем в рабочие дни.

Ирина Балашова,  журналист: — А вы в Бога верите?
Александр Самокутяев: — Да.
— Как вы представляете, где он там?
— Один наш коллега, американский астронавт очень хорошо ответил, когда его спросили, видел ли он бога в космосе: «Бога я не видел, но везде видел следы его деятельности». Я с ним солидарен — трудно поверить, что вся эта красота сама получилась, ниоткуда. Я считаю, что, наверное, это все-таки творение Создателя.

Андрей Самсонов: — Вот вы сказали про физическую подготовку. А как вам было в невесомости?
Александр Самокутяев: — Еще буквально 15 лет назад космонавты, прилетая домой даже после непродолжительного полета, неделю не могли сами ходить. Их носили на носилках, и даже в Москву не привозили, они приходили в себя на Байконуре. А я через 40 минут после посадки уже сам шел к вертолету, ну, правда, врачи меня сопровождали. Потом, пока мы два часа летели, я поспал, отдохнул, и когда прибыли в аэропорт, я прошел сам уже метров 200. К сожалению, я совершил досадный промах. Дело в том, что я слишком понадеялся на себя, да еще и народу нас встречало уйма, опять же красивые девчонки-казашки с цветами, ну я и начал головой вертеть. А доктор меня предупреждал: «Не верти, станет плохо!» Как в воду глядел. Должна была состояться пресс-конференция, а я  «поплыл» — разбалансировка! Пришлось пресс-конференцию задержать на 20 минут, чтобы я посидел неподвижно и пришел в себя.

Такие результаты по достаточно быстрому восстановлению связаны с тем, что мы научились грамотно работать с физической частью на орбите. Каждый день в космосе под два с половиной часа нужно заниматься на тренажерах. У нас там была беговая дорожка — привязываешься резинками к полу, надеваешь на себя сбрую, как на лошади, и бегаешь.
Каждый день подобным образом я «наматывал» шесть километров с переменным профилем. У нас был хороший силовой тренажер, американский, правда, — в нем за счет сжатия вакуумом создается силовая нагрузка. Благодаря таким тренировкам «на выходе» мы чувствуем себя достаточно хорошо.

Павел Шишкин: — Говорят, что летчиков все время тянет в небо. А вас тянет в космос вернуться?
Александр Самокутяев: — Прошло еще так мало времени после посадки. Сегодня как раз исполняется два месяца, как мы вернулись. Кстати, сегодня произошла успешная стыковка в автоматическом режиме корабля «Союз ТМА-22» с МКС. В 11 часов будет открыт люк, и экипаж, который прилетел на смену, зайдет внутрь станции.

Лиана Коженкова: — Давайте дадим юному поколению возможность задать вопросы.
Кирилл Захаров, третьеклассник гимназии № 44 (читает по листку, вырванному из тетрадки): — Долго ли вы готовились к этому полету? 
Александр Самокутяев: — Вообще к полету я готовился восемь лет, а конкретно к этому полету, в составе экипажа, два года.
Артем Лясов, третьеклассник гимназии № 44: — Что вам больше всего понравилось в космосе?
Александр Самокутяев: —Невесомость.
Александр Дмитриев: — Когда вы снова полетите в космос?
Александр Самокутяев: — Об этом врачи скажут мне в марте. Но вообще следующий мой полет запланирован на 2014 год. Подготовка к полету — дорогое удовольствие, поэтому использовать космонавта один раз невыгодно. Вообще пилотируемая космонавтика — очень затратная вещь, прибыли она приносит мало. Отрасль работает больше на престиж государства, нежели на прибыль. Конечно, запускать коммерческие спутники проще и выгоднее, нежели содержать такой комплекс, как МКС, и Центр подготовки космонавтов.  
Кирилл Захаров: — Скажите, а на Луне появятся города и базы?
Александр Самокутяев: — Думаю, да, обязательно. Только хотелось бы, чтобы были первыми наши, а не китайцы, которые над этим вопросом сейчас очень здорово работают.

Таисия Парамонова, технический редактор «ПП»: — То есть сейчас приоритет в освоении Луны принадлежит китайцам?
Александр Самокутяев: — Нет, сейчас он никому не принадлежит. Но они сейчас очень большие деньги вкладывают в это направление. Они сами-то ничего не придумывают, используют уже то, что когда-то делали мы и американцы. Но, судя по количеству капиталовложений, китайцы хотят быть первыми.

Анатолий Володин: — А почему программу полета шатлов закрыли?
Александр Самокутяев: — Ну, потому что задачи, которые возлагались на шаттлы по созданию станции, уже выполнены. Станция полностью дооснащена, американцы больше не планируют своих модулей туда выводить, а те два (как минимум) модуля, которые планируем подвести на МКС мы, будем привозить своими «Протонами». Второй момент — шаттлы все-таки устарели. Как вы знаете, было две катастрофы. Шаттлы достаточно сильно изношены. Ну и, конечно, это баснословно дорого, дешевле договориться с русскими об использовании наших средств ротации.

Ирина Балашова: — Что вам в космосе снилось?
Александр Самокутяев: — Все земное. Цветных снов, кстати, было очень много.
— А вообще там легко засыпаешь?
— Сначала у меня были не то чтобы проблемы, а, скорее, дискомфорт. Засыпал прекрасно. Спали мы там в мешках, обычных, туристических. Я спал на потолке. Застегиваешь мешок, чтобы не вылететь, привязываешь его к стенке, чтобы не «плавать» туда-сюда.
А посреди ночи проснешься — блин, бок затек! Мысленно перевернешься на другой бок, и снова вроде бы хорошо. Реально каждую ночь я в мыслях переворачивался на другой бок.

Подушки очень не хватало. Я приспособился — там капюшончик такой есть в мешке. Спать в нем не правильно — жарко, да и внутри может скопиться углекислый газ, потом будет весь день голова болеть. Так я этот капюшончик к уху почти что привязал, и появилось ощущение подушки. Ткань щеки касается, и вроде как на подушке спишь.

Андрей Земсков, заместитель генерального директора ИД «ПП»: — Александр, вы говорите, что американцы стремятся на Луну. А помимо престижа это сулит государству какие-то материальные дивиденды?
Александр Самокутяев: — Нет. Но, с другой стороны, на Луне имеются запасы энергетических ископаемых, которые можно будет использовать. Но мы этого не учим по программе подготовки…
— А разве отдельное государство имеет право использовать ресурсы Луны?
— Луна не может принадлежать ни одной стране. Но, наверное, в будущем разработают какие-то международные документы, которые будут регулировать подобные отношения. Сейчас же продают места на Луне. Это, конечно, несерьезно, но покупатели находятся. Как там будет с Луной, я ничего не могу сказать.

Евгений Шилов, директор НП «Содружество пензенских землячеств»: — А самому-то хочется еще полетать?
Александр Самокутяев: — Я надеюсь, что хотя бы еще один полет удастся совершить. А лучше два.

Владимир Родькин, журналист: — А праздники вы там как отмечали, дни рождения?
Александр Самокутяев: — Отмечали.
Лиана Коженкова: — Выпивали?
Александр Самокутяев (смеясь): — Мы доставали самые лучшие продукты. У нас есть так называемые бонусные контейнеры. У каждого — свои любимые блюда, помимо общей кухни, которая для всех одинаковая, и нам эти блюда присылали. Вот, доставали самое вкусное. А если везло, если еще не закончились свежие фрукты и овощи, которые нам на «грузовиках» привозили, доставали их тоже. Знаете, там так хотелось яблок! Я с детства люблю яблоки. И когда служил на Дальнем Востоке, в Приморье, а там яблоки не растут в силу сурового климата, а китайские — никакие, так вот я очень по яблокам скучал. И когда приезжал в Пензу в отпуск, «отрывался»…Особенно впечатляло в космосе, когда приходил «грузовик», открываешь люк, и прямо свежий запах яблок идет, ни с чем не перепутаешь. 

Андрей Земсков: — Пока вы в Пензе, какие общественные встречи у вас еще намечены? Много времени остается на личные встречи —  с друзьями, с родственниками?
Александр Самокутяев: — Не очень.

Елена Свердлова, журналист «ПП»: — А как к вашей профессии относится жена?
Александр Самокутяев: — Она привыкла, уже 21-й год пошел, как мы вместе. С лейтенантских годов жена ездила со мной по всем моим гарнизонам. Впрочем, она не хотела, чтобы я стал космонавтом. Я и не говорил ей даже поначалу, сказал только, когда прошел первичный отбор, мол, наверное, работу маленечко поменяю. А жена в ответ: чего ты там опять придумал?

Лиана Коженкова: — Скажите, а пензяков там много?
Александр Самокутяев: — В космосе? Никого.
— Нет, я имею в виду, много ли людей из Пензенской области работает на космос, или вы такой один?
— В отряде больше нет пензенских космонавтов. А в системе Роскосмоса народу работает много, есть целое предприятие, всем известное, — НИИФИ.
Андрей Земсков: — А они там на хорошем счету?
Александр Самокутяев: — Конечно. Только денег, как всегда, нет.

Анатолий Володин: — Скажите, а качество продуктов в космосе отличается от обычной еды?
Александр Самокутяев: — О, это наша общая беда — питание. Русские продукты, действительно, очень вкусные. Перед полетом устраивается дегустация, мы пробуем и оцениваем продукты, которые предлагаются для питания в космосе. Девять баллов — максимальная оценка, единица — минимальная. Практически всем нашим продуктам я поставил девятки. Европейские мне тоже понравились. А вот американская еда показалась невкусной, я поставил ей пятерки-шестерки. Японские блюда вообще вычеркнул. Но когда мы прилетели на МКС, через месяц русские продукты я есть уже не мог. Они хороши, но быстро надоедают, потому что ассортимент наш маленький, у американцев, пусть и не вкусно, зато ассортимент намного больше, пища разнообразная. И поэтому мы с ними договаривались и менялись едой.

С шаттловцами вообще интересно. Американские ведь астронавты готовятся по двум программам — пилотирования шаттлов и работе на МКС. Первые мало что знают про станцию, и когда прилетают на нее, всему удивляются, все хотят попробовать, посмотреть, потрогать, только успевай за ними следить. И наши продукты для них — что ты, экзотика, как шапку-ушанку надеть. 

Лиана Коженкова: — А вас часто называют пензенским Гагариным?
Александр Самокутяев: — Никогда не называли.
— Странно, по-моему, вы очень на него похожи — обаянием, улыбкой.
— Спасибо.  
Павел Шишкин: — Товарищи, время!
Аплодисменты, реплики: «Спасибо большое!»
  

Нашли ошибку - выделите текст с ошибкой и нажмите CTRL+ENTER